Дневник мамы первоклассника - Маша Трауб

— Я не могу за экскурсии отвечать, я же работаю!

— Да вечно везде туалеты ломаются. Они же дергают и дергают…

— А мальчики еще и писают мимо. Дома они тоже мимо писают?

— Это уж как приучили.

— Вот я и говорю. Какие родители, такие и дети…

— А в старшую школу даже с одной тройкой не переводят…

— Да за материальный взнос переведут…

— А что толку-то? Учиться как будут?

— Этот ЕГЭ — одно мучение. Все-таки старая система лучше была. Когда устно отвечали.

— Да, точно. Я вообще в этом ничего не понимаю.

— Да до ЕГЭ еще дожить надо!

— Не успеете оглянуться!

— А почему наш класс должен туалет делать, а другой — только в классе дверь менять? Затраты-то разные. Кто это решал?

— Да кто сейчас это выяснит?

— Может быть, не просто серые сарафаны, а хотя бы с розовым?

— Купите розовую блузку, будет вам серый с розовым.

— Вот он и не пришел на собрание. Испугался. Рыльце-то в пушку.

— Ребенка жалко.

Сидели уже два часа. Я тихо встала, спрятала за спиной сумку и выскользнула из класса.

Кажется, никто не заметил.

Пришла домой.

— Ну? — спросил Вася.

— Все хорошо. Ты окончил на четверки и пятерки.

— Я знаю, — сказал ребенок, — тоже мне новость.

— Васюш, а почему ты в конкурсе самодеятельности не участвовал? Что там хоть было?

— Ну, на пианино играли и на этой, как ее, дудочке.

— Ты же тоже мог сыграть.

— Там надо было в четыре руки. А где я тебе еще две возьму?

— Я бы с тобой сыграла…

— Нет, там две девочки играли, знаешь как? Вот так.

Вася двумя руками стал тарабанить по столу.

— Я так не умею. И, если честно, мне так не нравится играть. Мне по одной нравится. Хотя им цветы подарили. Красивые. Только девочкам на пианино — по одному. А девочке на дудочке — сразу два.

— Ладно, на следующий год будешь выступать. Ты у меня молодец. Только руку поднимай.

— Что, завтра?

— Нет, на следующий год.

— Вот в следующем году и напомнишь. Я за лето все забуду. Буду как «чистый лист».

— Это ты от кого услышал?

— Да все учителя так говорят и чужие родители. Придете, говорят, после лета как «чистый лист».

Идем нарядные, торжественные и веселые. Уроков не будет. Дети подготовили концерт для родителей. После концерта — торжественная часть с вручением грамот, фотографий и памятных подарков.

Я с утра чуть не прослезилась. Так это волнительно… Муж тоже ходил в лирическом настроении.

— Надо же, уже первый класс закончился, — сказал он.

— Да, мне тоже не верится.

— Грустно, он так быстро вырос…

Дети собирались в рекреации.

— Вася, привет! Мы все лето с тобой не увидимся! — закричал другу Антон.

— Почему? — удивился Вася.

— Потому что каникулы! Сто дней! — опять закричал Антон. От восторга он мог только кричать.

— А я буду Илью видеть! — подскочил к мальчикам Дима. — Он в моем доме живет!

— А я… а я… А я с Машей не расстанусь! — воскликнул Антон.

— Нет! Она не в твоем доме живет! — возразил Дима.

— А я ее в гости приглашу!

Мальчики задумались.

— Маша, ты ко мне в гости пойдешь?! — крикнул своей возлюбленной Антон.

— Не-а, — кокетливо ответила Маша и поправила косичку, — больше мне делать нечего… Я вообще уезжаю.

— Ты будешь меня вспоминать?

— Я буду таблицу умножения учить и вспоминать.

Антон опустил голову и пошел на Машу.

— Маша, — взял он ее за руки, — запомни, ты будешь меня вспоминать. Запомни, — потребовал Антон, встряхивая Машу.

— Ну хорошо, отпусти, буду, — вырвалась девочка.

Антон, удовлетворенный, вернулся к мальчишкам.

Дети расселись на стульчиках. Начался концерт. Они пели песни, читали стихи, танцевали.

Когда стих читала Маша, Антон ей хлопал громче всех. И даже ногами притопывал. У Маши был длинный стих — она накручивала и раскручивала пальцами подол юбки. На последнем заходе палец запутался в ткани. Маша дергала юбку, пытаясь высвободить руку.

Раздали фотографии. Все, как положено, — учительница в середине, дети, фамилии-имена. Фотографии Васи и Насти — по обеим сторонам от учительницы. Мы с мамами сидели и умилялись.

— А Настя и Вася — лучшие ученики? — спросила обиженно мама-отличница.

— Не знаю, — ответила я. — А что?

— Рядом с учительницей всегда ставили фото лучших в классе. На моих фотографиях я всегда в первом ряду.

— Я не знала такой традиции.

— Ну, может быть, сейчас все изменилось…

— А я тоже помню свое фото, — сказала мама-активистка, на удивление спокойная, тихая и медлительная, — я так о большом банте мечтала и хвостике. И чтобы бант — на макушке. Огромный, как корона! А мама мне заплетала косу и завязывала атласную ленту. Как я ненавидела эту ленту!

— Да, а помните, тогда готовых бантов не было! — воскликнула мама-отличница. — Из ленты на нитку надо было собирать! Ой, сколько я тогда их нашила! Если лента длинная — то и бант большой.

— Как я плакала от этой фотографии! — продолжала вспоминать мама-активистка. — Я была в очках, таких, в жуткой оправе… Хорошо еще, что они блики давали — фотограф мучился, мучился и велел их снять. Как же я была счастлива! Но фотография все равно ужасной получилась. Фартук белый, я сама — бледная блондинка. Фото — черно-белое. Ужас!

— Оля, что ты там попой пол вытираешь! В белых колготках! — запричитала бабушка.

— Ой, а помните наши колготки? — встрепенулась активистка. — Это же ужас. Все время сползали.

— Да-да, — подхватила мама-отличница, — и в зацепках. Как сядешь на стул, обязательно за гвоздь зацепишься. Так и ходишь с ниткой. У меня были коричневые, зеленые и бордовые.

— А у меня красных десять пар на год, — сказала активистка, — другого цвета в магазине не было.

— А зимой — шерстяные, — охнула от воспоминания мама-хорошистка, — чесались ужасно!

— Точно! Точно! И у меня такие же были!

— А помните, помните баранки? — подхватила еще одна мама.