Windows on the World - Фредерик Бегбедер

Что? Стыдливость? Не стоило шокировать детей? Не стоило превращать в сенсацию наши растерзанные трупы? Слишком отвратительно и жестоко по отношению к семьям погибших? Когда бойню учиняют за границей, вы не работаете в белых перчатках. Вы торгуете фотографиями, снимая все авиакатастрофы – все, кроме тех, что случились в Нью-Йорке. Пресловутое «уважение к семьям погибших» обычно не слишком мешает журналистам, особенно американским. Что? В нашей мясной лавке, торгующей человечиной, слишком грязно? Но эта мерзость реальна, и отказываться на нее смотреть еще более мерзко. Почему вам ни разу не показали наши раздробленные руки и ноги, наши разорванные туловища, наши вываленные внутренности? Почему скрывали мертвых? Это не профессиональная этика, это самоцензура, или даже просто цензура. Не прошло и пяти минут, как первый самолет врезался в нашу башню, а трагедия уже стала ставкой в информационной войне. Тогда патриотизм? Безусловно. Именно националистический рефлекс заставлял американскую прессу надувать щеки, прятать наши муки, вырезать съемки падающих людей, фотографии обожженных и «фрагментов» тел. Это был стихийный заговор молчания, беспрецедентный со времен первой войны в Заливе, блэк-аут в массмедиа. Я отнюдь не уверен, что все жертвы согласились бы вот так взять и исчезнуть. Лично я бы хотел, чтобы нас показали всему миру. Чтобы люди осмелились смотреть на нас: ведь заставляют же они себя не закрывать глаза на «Ночи в тумане»! Но война уже началась, а в военное время всегда скрывают урон, нанесенный противником. Надо делать хорошую мину, без этого нет пропаганды. За погибших выплатили огромные суммы. Мэри теперь богата – со всеми моими страховками, фондами содействия, государственными компенсациями, наследством мальчиков. Кэндейси не получит ничего, Кэндейси придется еще много раз рекламировать нижнее белье. Вот так и была осуществлена одна из величайших за послевоенные годы операций по массовой ауди-, видеодезинформации. Спрячьте кровь, я не смогу на нее смотреть. Когда билдинг рухнет, картинку будут повторять снова и снова. Только не показывайте то, что внутри: наши тела.

Воздушные пираты жили себе со всеми удобствами на маленьких морских курортах во Флориде, среди пляжей и гипермаркетов. Кто бы мне объяснил эту загадку. И все-таки я надеюсь, что когда-нибудь мне объяснят, каким образом пятнадцать молодых арабов, дипломированных, европеизированных, в костюмах-тройках, пятнадцать парней, переселивших свои семьи в Германию, а потом в Америку, пивших вино, не отлипавших от телевизора, водивших машину, обучавшихся на авиатренажерах, объедавшихся в «Пицце-Хат», захаживавших к девкам и в секс-шопы, – каким образом вот такие люди оказались способны зарезать стюардесс пластмассовым ножом (надо одной рукой держать девицу, стюардессы ведь отбиваются и пронзительно кричат, надо очень сильно нажать лезвием на сонную артерию и дыхательное горло, и надсечь кожу, и перерезать жилы, отовсюду хлещет кровь, она вырывается, бьет каблуками в мошонку, а локтями в солнечное сплетение… нет, это совсем непросто), каким образом эти типы сумели справиться с рычагами четырех «боингов», чтобы разнести их к чертовой матери о небоскребы во имя Аллаха. Аллах, конечно, велик, но все же… Клод Ланзманн говорит, что Шоа – это тайна; 11 Сентября тоже тайна. Они что, были под кайфом, а если да, то под каким? Кокаин, амфетамины, алкоголь, гашиш, эритропоэтин, еще какая дурь? Может, им обещали что-то другое, а не только тысячи девственных поблядушек в раю? Подкинуть деньжат их наследникам? А впрочем, еще неизвестно, сколько из коммандос были в курсе того, что эта операция – самоубийство…

Когда я был маленький, Жак Мартен вел на «Антенн-2» передачу под названием «Очевидное – невероятное»; она шла как раз перед «Школой фанатов». Он взывал к пенсионерам, которых привозили на автокаре в «Театр де л'Ампир»:

– Невероятно, но…

И они хором подхватывали:

– …ОЧЕВИДНО!

Думаю, он бы мог посвятить специальную передачу Одиннадцатому сентября. Это событие было непредсказуемо, потому что невозможно. Оно в буквальном смысле непостижимо, то есть превосходит человеческое понимание. Кто эти люди, способные совершить такое? Кто такие Мохамед Атта, Абдулазиз аль-Омари, Марван аль-Шеххи и их товарищи?

Кто они такие (поставить любой знак в соответствующей клеточке):

Чернозадые арабские фанатики?…ʽ

Психопаты?…ʽ

Неофашисты?…ʽ

Святые в тюрбанах?…ʽ

Идиоты, зомбированные миллиардером, бывшим агентом ЦРУ?…ʽ

Герои угнетенного третьего мира?…ʽ

Отмороженные постпанки, любители дистроя, вконец очумевшие от дури?…ʽ

Бедуины, по которым напалм плачет?…ʽ

Депрессивные нигилисты?…ʽ

Воинствующие антиглобалисты?…ʽ

Камикадзе (а теперь все вместе!), невероятные но… ОЧЕВИДНЫЕ?…ʽ

Я совершил две ошибки:

1. Заимел детей.

2. Повел их сюда завтракать.

Я начинаю иначе смотреть на вещи. Не как на совершающиеся сейчас события, а как на воспоминания. Странное чувство – видеть все издалека, с расстояния неминуемой гибели. Насколько прекраснее становится мир, когда вас в нем почти уже нет! Я знаю, что буду помнить об этом, даже когда у меня больше не будет памяти. Потому что после нашей смерти другие будут помнить за нас.

«Killer-cloud» – вихрь строительного мусора, тридцатиметровых стальных балок (словно падающие с неба железнодорожные рельсы), острых осколков стекла в 10 квадратных метров (словно гигантские бритвенные лезвия) – облако-убийца неслось, словно прилив, со скоростью 80 километров в час по узким улочкам, по Фултон-стрит; и опять-таки эта картина списана с фильмов-катастроф: мы видели то же самое и на том же самом месте в «Капле», в «Годзилле», в «Дне независимости», в «Армагеддоне», в «Крепком орешке-2» и в «Столкновении с бездной» – в то утро реальность всего лишь подражала спецэффектам. Некоторые очевидцы даже не пытались укрыться – настолько сильно было впечатление дежа-вю. Быть может, кто-то из них погиб только потому, что помнил: в последний раз, когда показывали то же самое, он жевал попкорн, а через час, живой и невредимый, выходил из кинозала.

Телефон зазвонил в последний раз. Это была плачущая Мэри. Я не пытался ее успокоить.

– We're not going to make it out. Pray for us.[123]

– Ты не мог спуститься по лестнице?

– Тут нет ни выходов, ни спасателей. Пожалуйста, верь мне, не задавай вопросов, клянусь, я сделал все что мог. Продолжай звонить 911. Скажи, пусть откроют выход на крышу.

– ПОДОЖДИ! Не отключайся! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!