Жизнь актера - Жан Маре

Эта история вызвала мою симпатию не только к Полю, но и к его друзьям, с которыми я еще не был знаком.

Следующий фильм, в котором я должен был сниматься, назывался «Кровать под балдахином» по роману Луизы де Вильморен. Только мы договорились с Тюалями (Ролан Тюаль занимался постановкой фильма и одновременно был продюсером вместе со своей женой Денизой), как Луиза познакомилась с Аленом Кюни и сказала: «Это он, это именно мой персонаж».

Тюали объясняют мне, что автор лучше кого бы то ни было знает, каким должен быть его герой... Я прерываю объяснения. Как и Луиза, я считаю, что Кюни именно тот персонаж, и охотно уступаю.

Какое-то время спустя они снова пришли ко мне, еще более смущенные, чем в первый раз.

— Кюни то хочет сниматься, то не хочет. Все контракты заключены, приближается день съемок. Мы не знаем. Что делать. По последним сведениям, Кюни отказывается, мы хотим снова просить тебя сниматься.

Я соглашаюсь. Книга мне нравится. Если Луиза не против, я буду играть.

Особенно забавным было то, что сюжет фильма очень напоминал историю, связанную с Аденом Лобро. Говорили, что он был ранее осужден за плагиат. Его отец, работавший надзирателем в тюрьме, передал ему рукопись одного заключенного, которую Лобро опубликовал под своим именем. Но мало ли что рассказывают...

Во время натурных съемок мы стали близки с одной из моих партнерш, Милой П.

Я хотел, чтобы наши отношения остались тайной. Увы! Стены в гостинице были такими тонкими, а моя подруга кричала так громко, что вся съемочная группа об этом узнала. На следующее утро в наш адрес отпускали соленые шуточки.

Мне позвонил Шарль Дюллен и предложил роль Клеанта в «Скупом», которого он ставил в «Театре Сары Бернар».

— Месье Дюллен, это же не моя роль.

— Окажи мне услугу. У меня нет никого на роль Клеанта. Я знаю, что ты мечтаешь сыграть «Жизнь есть сон». Так вот, я поставлю этот спектакль для тебя после «Скупого».

Я согласился. Приложив немало усилий, я за неделю выучил роль. Я — странный сын для великолепного Гарпагона, тощего, скрюченного и сутулого. Тем более, что костюм, в котором я играл, был сшит так, чтобы исполнявший до меня эту роль актер казался выше и полнее. Я выгляжу колоссом, гигантом. Но эта работа — великолепная школа для меня.

Спектакль пользуется успехом, и тот самый Макс Франтель, который то возносил меня до небес, то обливал грязью, на этот раз посвятил мне хвалебную статью в «Комедиа». Через неделю он принес мне плохую пьесу собственного сочинения о Верцингеториге[21]. Я отказался ее ставить. Предвижу, что его следующая статья обо мне будет разгромной. Странная штука пресса...

Однажды вечером во время спектакля раздался такой грохот, будто небо раскололось. Началась страшная бомбежка. Смех в зале смолк. Тревогу не объявили, и мы продолжали играть. В антракте с крыши театра я наблюдал этот чудовищный фейерверк. По-видимому, бомбили Коломб или Аньер. Я по-прежнему не понимал эту войну и сердился на себя за это. Я думал об убитых, о причиненных войной бедствиях, но в душе не было ненависти. Я чувствовал себя моральным уродом.

Два мои неразлучные спутника — удача и скандал, — как всегда начеку. Вместо «Жизнь есть сон» Дюллен предложил мне испанскую пьесу «Любовники из Галисии». Прочитав ее, я не мог разделить его восторга. Я напомнил о его обещании. Тем не менее из любви и уважения к Дюллену я дал согласие, предупредив, однако, что снимаюсь в фильме.

— Будешь репетировать в перерывах между съемками. Я получил приглашение от генерального директора киностудии Рауля Плокена. Он сообщал, что Кристиан-Жак собирается снимать в Италии «Кармен» с Вивианой Романс, и предлагал мне попробоваться на роль Хосе. Я сослался на свой контракт с Дюлленом.

— Чем вы рискуете, если сделаете пробу?

И в самом деле, чем я рискую? На пробах я всегда получаюсь плохо. Но надо же: для пробы выбрали сцену, в которой нужно плакать. А для меня нет ничего легче. Это вовсе не признак таланта. Великие актеры заставляют зрителей плакать, не пролив ни единой слезы. Во время проб «Кармен» мне достаточно было нескольких секунд, чтобы разразиться слезами. Продюсеры были потрясены. Они уже не могли представить себе другого Хосе.

Мой импресарио, госпожа Люлю Ватье, правильно рассчитала. Я делал пробы на роль героя-любовника последним из претендентов.

Но как же театр? У меня ведь моральное обязательство перед Дюлленом.

— Французское кино приказывает вам играть дона Хосе.

— Но что скажет Дюллен?

— Мы прикажем ему освободить вас,

— Не знаю, подчинится ли он вашему приказу.

Я только и мечтал об этом. Я был в восторге при мысли, что буду сниматься в роли Хосе в «Кармен» у Кристиан-Жака. А Дюллен не соглашался. Новый скандал, новое ложное положение. Дело дошло до конфликта между театром и кино.

Дюллен предупредил троих своих друзей: Роше, Бати и Мере. Я был в ссоре с двумя первыми по той же причине, что и с Мари Белл, то есть из-за Ипполита. Бати также приглашал меня сыграть у него роль. На первой репетиции он сказал: «Читайте с купюрами».

Я выразил удивление, что можно сокращать Расина.

— Это салонная болтовня. Я оставил лишь основное.

Я ушел, заявив, что Ипполита трудно играть и в целом виде, а уж выхолощенным — и подавно.

Что касается Роше, я отказался от роли в его театре «Одеон», потому что снимался в фильме «Пылающий флаг».

Все четверо наводнили газеты следующими высказываниями:

«Нужно было бы ввести членские билеты для работников театра, чтобы можно было изъять билет у Жана Маре».

(В то время членских билетов еще не было.) Меня вызвал представитель немецкой администрации и высказал удивление, почему я до сих пор не представился оккупационным властям. Я ответил, что не считал себя достаточно важной персоной, чтобы их заинтересовать. Мне сообщили, что я не получу визу в Италию из-за разногласий с Дюлленом.

— Французское кино приказывает мне сниматься в этом фильме.

— Здесь мы отдаем приказы.

— Два года назад, за неделю до генеральной репетиции, Дюллен забрал у меня роль, которая мне нравилась, и вместо нее поручил роль почти голого сутенера, которая могла мне повредить, фактически выставив меня таким образом за дверь, однако я не потребовал у него никакой неустойки. Мы с Дюлленом не подписывали контракта. У него еще три недели до премьеры, времени вполне достаточно, чтобы меня заменить.

— Если договоритесь с ним, получите визу.

Я иду к Дюллену.

— Малыш, ты делаешь ужасную глупость; карьера твоя окончена, ты больше не будешь ни играть в театре, ни сниматься в кино.