Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников

«После освобождения г. Россошь в силосных ямах было обнаружено 1502 трупа военнопленных и мирных граждан – женщин и детей».

«27 июля 1942 года вооруженные итальянские солдаты потребовали от жителей села Красногоровка пять девушек на работу. Девушки прятались, солдаты отыскивали их и тащили к себе. Таким образом итальянские мерзавцы собрали пять девушек (фамилии перечисляются), привели их к скирде и изнасиловали. Избили девушку Ковалеву (16 лет), ее мать (60 лет) за то, что девушка вырвалась от солдат, а мать выступила в защиту дочери».

«В селе Твердохлебовка итальянцы заставили людей возить на себе бочки с водой за пять-шесть километров для того, чтобы только поиздеваться над ними».

«Две девочки-подростка пошли в с. Белая Горка накопать картофеля на огороде своей усадьбы. Проходя мимо артиллерийских батарей, они были схвачены итальянскими солдатами, которые надругались над ними, и их обнаружили позже мертвыми».

«После боя 15 декабря группа раненых красноармейцев в количестве 12 человек была захвачена в плен. Их бросили за изгородь из колючей проволоки под открытым небом прямо на снег. Итальянцы сняли с бойцов валенки и оставили совершенно без обуви на сильном морозе, не давали пленным никакой пищи, избивали их, а чтобы еще больше надругаться над ранеными бойцами, изредка бросали им грызть кости».

Очевидцы до последних дней не могли забыть красный донской лед напротив села Басовки. Этот лед окрашен кровью советских солдат, в которых стреляли альпийцы из батальонов «Эдоло» и «Морбеньо».

Многим итальянским матерям удалось вымолить у Донской Мадонны своих сыновей, и они вернулись домой из лагерей для военнопленных, но еще больше их осталось лежать в заснеженных степях.

Средь брошенной оккупантами техники и амуниции крестьянам иногда попадались походные алтари для служения полевой мессы. Иконы из этих алтарей оправлялись в простенькие деревянные подрамники, украшались серебристой фольгой и ставились в красный угол. Так Святой Иоганн или Маврикий становились Николой Угодником, и, в свою очередь, русские матери и жены просили вернуть им своих защитников невредимыми.

Немецкие офицеры в совхозе «Пробуждение» стали готовиться к эвакуации еще до того, как на улицах появились отступающие колонны. Теперь, когда многоликая толпа проходила через совхоз, выбранный новыми хозяевами под свое поместье, сборы их ускорились. Кучер с конюхом кормили в дорогу лошадей, набивали мешки зерном и отрубями, кухарки паковали ценные вещи, собирали теплую одежду.

Сергей Гаврилович решил не уходить с оккупантами и весь день лишь делал вид, что собирается в дорогу. Виктору Ольга наказала схорониться в сарае. Все были наслышаны, что молодых и крепких ребят немцы угоняют с собой в Германию, да и в памяти был еще жив случай месячной давности, когда несколько сотен парней и девушек пригнали на станцию в Сагунах и, загрузив в вагоны, отправили на северо-запад. К счастью, той же ночью за Алексеевкой на состав налетел советский «кукурузник». Он высыпал над эшелоном сумку ручных гранат, построчил из пулеметов. Этого хватило, чтобы паровоз остановился, парни и девушки выбрались из вагонов и разбежались по домам.

Проведенный в сборах и хлопотах день подошел к концу. Сани, доверху набитые продуктами и скарбом, стояли наготове, люди ждали команды. На небо взобралась кривобокая луна, тени тонких ветвей причудливой паутиной легли на снег. В ярком лунном свете мощные стволы дубов казались великанами в пышных снежных шапках, редко расставленными по степи. Из снега торчали занесенные по самые макушки стояки деревенских плетней, увитые хвостами огуречной и тыквенной ботвы. Сухие трубчатые стебли на легком ветру слабо свистели. В огородах застыли чахлые головки подсолнухов, не вызревшие летом и не убранные хозяйками.

Немецкие офицеры и их работники расселись по своим местам, тронулись в дорогу. В хвосте небольшой процессии должны были ехать конюх и кладовщик. Видя, что Медков чрезмерно старательно перекладывает ящики на розвальнях и затягивает узлы, конюх осторожно спросил:

– Сергей Гаврилович, ты не едешь, что ли?

– Да куда ж я поеду с малышами? – ответил тот.

– А чего ж ты молчал, я бы тоже остался. Ну, теперь уж нельзя – хватятся, что саней нет, могут еще и вернуться. Эх, не пропадать же обоим…

Конюх догнал уехавший вперед обоз, но до рассвета снова вернулся в совхоз. Он рассказал, что у хутора Острые Могилы колонны оккупантов натолкнулись на заслон советских танков и пехоты, и пока итальянцы и мадьяры не прорвут его, немецкие офицеры не смогут двинуться дальше. Под прикрытием паники конюх незаметно покинул своих хозяев. Еще рассказал, что на момент вынужденной остановки в Острых Могилах Клейста уже не было с обозом.

Бои у «Опыта», Скорорыба и Постоялого шли не меньше двух суток. И все это время от Дона брели вереницы оккупантов. Их либо перемалывали в авангардных боях, либо брали в плен. Лишь немногим удавалось пробиться или утечь незаметными лощинами.

Глядя в окно на уходящих интервентов, Сергей Гаврилович проговорил:

– Сколько добра у баб поотобрали. А нашим ребятишкам и на двор выйти не в чем.

Ольга взглянула на брата:

– Ты что удумал?

Сергей Гаврилович отмахнулся. Выйдя на улицу, он невзначай остановился рядом с лошадью мадьяра, убежавшего до ветру, и попытался отвязать от седла шерстяную попону. Владелец лошади вырос как из-под земли. Заорав на Медкова, он огрел его батогом по спине. Сергей Гаврилович отскочил от лошади, бросился в дом, на ходу держась за обожженную спину.

Глава 31

Комбат нервно стучал огрызком карандаша по карте. Окоченевшие пальцы уже не чувствовали холода, но сильнее морозного ветра жгла душу притаившаяся среди холмов лощинка, которую нечем было прикрыть. Накануне вечером батальон с приданными ему шестью танками ворвался в Новопостояловку, а уже поздней ночью пришлось принимать «гостей». Из Скорорыба и «Опыта» на связь выходили другие подразделения 195-й танковой бригады, докладывали, что позиции удерживают. Однако отступающий противник просачивался балками и лощинами, обтекал укрепрайоны и, превращаясь в мощный поток, опять шел на запад.

Ночь и полдня заслон у Новопостояловки врастал в ледяную землю твердо, но под холмом накапливались новые ручейки, грозившие скоро стать наводнением. От Россоши пришла потрепанная под Копанками «Кунеензе», а с нею части немецкого 24-го корпуса; из Семеек, Кувшина и Нижнего Карабута, едва волоча ноги, прибыла деморализованная и не бывавшая в крупных боях «Виченза»; из Белогорья и Басовки – бойкая «Тридентина»; а с севера