Заклинатель - Фиона Э. Хиггинс

Вечер тянулся необыкновенно долго. Глубоко задумавшись, я сидел у огня, размышлял о событиях последних двух дней. Больше всего меня по-прежнему занимали воспоминания о роковой встрече с Серебряным Яблоком; они вызывали у меня дрожь, но одно грело душу: теперь я, по крайней мере, точно уверен, что это не отец. Не говоря даже о том, что невозможно помыслить, чтобы он вдруг попытался убить меня, собственного сына, убийца явно не вышел ростом: он ниже по крайней мере дюймов на восемь! Разумеется, размышлял я и о последствиях моего вторжения в комнату Юноны — о том, как порылся в ее чемоданчике, и о странном воздействии, которое оказало на меня зелье из флакона. Я дал себе слово, что никогда больше, ни при каких обстоятельствах не стану нюхать ни одно из ее снадобий.

В уютном тепле натопленной комнаты глаза мои стали слипаться, я беспомощно погрузился в дремоту и видения мои были полны смеющихся черепов, глубоких сугробов, могил, загадочных склянок и тростей с колесиками и шестеренками.

Пробуждение было внезапным и резким. Сколько я проспал? По запаху, плывшему по комнатушке, я сразу же догадался, что Юнона вернулась. Взяв шапку и куртку, я спустился по лестнице к ее двери.

«Юнона! — прошептал я, тихонько стучась. — Я знаю, ты там. Открой. Это важно».

Ответа не было долго. Затем дверь медленно приоткрылась, и на пороге возникла сонная Юнона. «А, это ты». Она отступила вглубь комнаты, и я вошел. Комнату наполнял плотный туман, и мне очень живо вспомнился мой недавний поступок. Но время для исповеди было неподходящее.

«Проклятье! Что здесь творится? — спросил я, закашлявшись и размахивая руками по сторонам, чтобы на ни что не наткнуться. — Почти ничего не видно!» Я решительно подошел к окну и распахнул его. В комнату ворвался холодный ночной воздух, и дым растворился в морозной тьме.

«По-моему, это может плохо для тебя кончиться!» — предупредил я.

«Мне так ужасно трудно заснуть…» — пробормотала Юнона. Обернувшись, я заметил, что ее верхняя губа поблескивает. Я догадался: она только что смазала ее той самой мазью. В следующее же мгновение в глазах ее появился блеск, а на щеках — цвет. Поежившись, она закрыла окно. «Ну ладно. Говори, зачем пришел. Ночь на дворе». Она всерьез рассердилась, хотя как будто ничего не произошло, и меня внезапно осенило: видимо, Юнона так быстро пришла в себя именно благодаря мази. В таком случае этой штукой и я мог бы воспользоваться накануне, если бы знал. Эта мысль вызвала у меня горечь.

«Хотел рассказать тебе кое-что важное о Серебряном Яблоке. Он нападает с помощью огниво-трости».

«Огниво-трости?»

«Да, палки, которая производит энергию — такую мощную, что она может тебя даже обжечь или сбить с ног». Мне хотелось поскорее ей все рассказать, но пробили часы — пора было уходить.

«Послушай, — сказал я, — у меня сейчас времени нет. Пора бежать в целла-морибунди».

«Тогда я пойду с тобой, — просто ответила Юнона. — Составлю тебе компанию». Она закуталась в плащ и вышла из комнаты, рассчитывая, что я, как всегда, пойду следом.

Алуф Заболткинс прибавил шагу, проклиная промозглый холод. Было очень темно, и только один фонарь на всю улицу; однако, даже не видя кругом ни души, Алуф кожей чувствовал, как из черных дверных провалов за ним наблюдает множество глаз. Чуть далее по той же улице настежь распахнулась дверь грязной таверны, и из нее вывалились двое гуляк, дабы продолжить пьяную драку в канаве. Алуф начал всерьез сомневаться, стоит ли продолжать путь. Он уже пожалел, что согласился провести этот сеанс краниальной топографии. Он предпочитал принимать приглашения из-за реки. Что бы там он ни думал о северянах, у них были несомненные достоинства — чистые улицы и роскошные жилища.

Но Алуф был человек слова. Он уже подтвердил, что придет, и отказываться было поздно. Он взял себя в руки и с притворной уверенностью дошагал до дома номер пятнадцать. Постучал в дверь и стал ждать. Примерно минуту спустя дверь приоткрылась, и он одарил своей самой очаровательной улыбкой возникшую на пороге старую каргу.

— Вам кого? — каркнула та.

Алуф собрался с духом, изо всех сил стараясь успокоиться, и сообщил, что «явился для встречи с мистером Змежабом».

— Ась? — каркнула старуха.

— С мистером Змежабом.

— Хто?

— Зме-жаб, говорю!!! — крикнул Алуф, склонившись прямо к ее восковому уху.

— Верхний этаж.

— Премного благодарен, — сказал Алуф, вежливо коснувшись шляпы.

Он шагнул через порог и прикрыл за собой дверь. Все его существо тут же охватили чувства раскаяния, страха и отвращения. Запах, который царил в коридоре, был полной противоположностью того, что наполнял коридоры в доме миссис Сытвуд. Стены, которые то и дело приходилось задевать плечами, были липкими, а пол под ногами подозрительно мягким; посмотреть на него Алуф так и не решился: он не хотел знать, на что наступает.

— Вечер добрый.

Из комнаты слева по коридору вынырнул вертлявый, жуликоватого вида парнишка. Он протиснулся мимо, и Алуф инстинктивно схватился за кошелек — и правильно сделал, ибо почувствовал, как ловкие пальцы ощупывают его жилет. Парень иронически ухмыльнулся и выскользнул на улицу. Алуф вздохнул с облегчением.

— Делаю это в первый и последний раз, — пообещал он себе, поднимаясь по лестнице. — Отныне работаю только на северном берегу, никаких исключений.

На сей раз он согласился лишь потому, что надеялся: Деодонату сеанс понравится — уж об этом Алуф позаботится — и он скажет пару одобрительных слов в «Ведомостях». Кто ж мог подумать, что Змежаб живет в таком жутком квартале! Алуф всегда говорил: дурной славы не бывает. Оставалось гадать, доживет ли он до того времени, когда сможет насладиться ее плодами.

Он шел, осторожно ставя ногу на каждую ступень и постепенно сбавляя шаг по мере приближения к верхнему этажу. Подойдя к двери, расположенной приблизительно в середине коридора, он занес руку, чтобы стукнуть в нее костяшками пальцев, но сделать этого не успел — дверь медленно приоткрылась.

— Полагаю, вы мистер Заболткинс.

— К вашим услугам, — ответил Алуф, вглядываясь в темноту. — А вы мистер Змежаб?

— Да, — последовал ответ. Дверь отворилась пошире. — Входите.

Голос был грубый, хриплый и неприветливый, обладатель его говорил приглушенно и, как отметил для себя Алуф, с незнакомым выговором — ни южным, ни северным. Комната была очень дурно освещена: на стене горели две короткие свечи да камин едва тлел. Несколько секунд Алуф постоял на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. Само помещение оказалось просторным и прибрано было на удивление аккуратно, за исключением письменного стола, на котором были навалены кипы новостных журналов и газет и стояло множество пустых чернильниц.