На острие - Майкл Ридпат

– Все вовсе не так, как выглядит на поверхности, – сказал доктор. – Я в этом деле эксперт и прекрасно разбираюсь в лошадях. Большее время… Много времени я находился в плюсе. Но не в прошлом году. Думаю, что виной всему были частые дожди, а может быть, жульничали жокеи. Одним словом, имелись какие-то внешние причины.

– Случилось то, что ты потерял контроль над собой.

– Я все отыграю.

– Каким образом? Поставишь свой дом на Меркатора? – не скрывая сарказма, спросил Кальдер. – Нет, тебе не отыграться.

– Я в конце концов дождусь своего часа и сорву крутое бабло на верной лошадке.

Жаргонные словечки в устах доктора звучали противоестественно.

– Держу пари, отец, что в последнее время ты несколько раз ставил на «верную лошадку», но ни одна из них не выиграла.

– Да, – кивнул доктор Кальдер.

– Как смел ты… – Младший Кальдер вдруг почувствовал, что ему трудно это произнести, но он должен был высказаться. – Как смел ты нападать на меня за то, что я делал, хотя ты сам постоянно занимался тем же самым?

– Ничего подобного. Для меня это всего лишь хобби.

– Хобби?! Да ты же себя разоряешь!

Старик выпрямился в кресле и, глядя в глаза сыну, сказал:

– Прости меня, Алекс.

– Ты не можешь ограничиться извинением! – До того Кальдер говорил негромко, постоянно себя контролируя, но сейчас он повысил голос. – И вопрос не только в деньгах, вопрос в… Я всегда тебя уважал, хотя поступал не так, как ты хотел. Хотя делал вид, что не слушаю тебя, или спорил с тобой, в глубине души я опасался, что ты прав, утверждая, что я всего лишь азартный игрок и попусту растрачиваю свою жизнь. Именно поэтому я так злился. Но теперь я узнаю, что ты гораздо хуже меня. Как ты мог быть таким лицемером?!

– Я знал, что со мной сделали лошади, и не хотел, чтобы подобное случилось и с тобой. Все очень просто.

– Только не пытайся представить это как заботу о сыне! – Кальдер уже кричал. – Если бы ты действительно тревожился за меня, то не стал бы мне врать! Ты не стал бы критиковать меня все эти годы за то, что я делал честно и открыто, в то время когда ты занимался тем же, но только тайно. Что бы сказала мама? И что скажет Энн?

– Только не говори ничего Энн.

– Я должен буду это сделать, – пробормотал Кальдер. – От сестры я ничего скрывать не стану.

Доктор закрыл глаза.

Кальдер, пытаясь подавить гнев, сделал глубокий вдох. Немного успокоившись, он сказал:

– Я хочу, чтобы ты с этим покончил.

– Но если я покончу, то как смогу выиграть столько денег, чтобы расплатиться с этим? – спросил доктор, показывая на счета в руках сына.

– Ты, кажется, так ничего и не понял, – покачал головой Кальдер. – Ты играешь уже много лет и до сих пор считаешь, что можешь выиграть. Ты можешь выиграть в одном забеге или в двух. Но в итоге тебе никогда не удастся обставить букмекеров. Все шансы на их стороне, и, кроме того, они владеют информацией. Иногда они позволяют тебе выиграть, поскольку понимают, что чем больше ты выиграешь, тем больше начнешь ставить в будущем. Ты должен остановиться.

– Но как быть с этим счетом?

– Я его оплачу, – ответил Кальдер.

– Но это же сто тридцать тысяч фунтов!

– Сто сорок три тысячи, если быть точным.

– И у тебя есть такие деньги?

– Я могу себе это позволить, – сказал Кальдер. – Я оплачу и второй. Другие счета имеются?

– Еще один, – ответил отец. – Примерно на десять тысяч. В нижнем ящике.

Кальдер выдвинул ящик и извлек чек.

– О'кей, я все это оплачу немедленно. Но я хочу, чтобы ты снял дом с торгов и дал обещание никогда больше не играть. Даже в лотерею.

– Неужели ты считаешь, что я позволю себе попасть еще раз в подобную передрягу?

– Будем верить. Кроме того, я хочу, чтобы ты обещал мне посетить организацию «Анонимные игроки». Не сомневаюсь: ты сможешь узнать, где они собираются.

– В этом нет необходимости.

– Неужели? Ты же доктор и ставишь диагнозы.

Некоторое время отец и сын молчали.

– Я не слышал ответа, отец.

Доктор Кальдер еще раз посмотрел в глаза сыну:

– Ну хорошо. Я обещаю, что больше не буду делать ставок, и пойду на собрание Анонимных игроков.

– Спасибо, – проговорил Алекс.

За несколько лет он имел возможность видеть, как двое его коллег стали заядлыми игроками, и знал, насколько трудно, если вообще возможно, отказаться от этого пагубного пристрастия. Такие люди кончают тем, что теряют работу, а иногда и семью. Кальдер не сомневался в искренности обещаний отца. Но сможет ли он их сдержать?

Алекс всегда считал своего отца самым честным человеком из всех, кого он знал, но оказалось, что доктор был столь же лжив, как и все другие. Это открытие его потрясло. Строгие моральные принципы, с юных лет казавшиеся ему незыблемым гранитным фундаментом мира, на самом деле зиждились на песке. Как мог отец, которого он считал высокоморальным и мудрым, оказаться столь слабым? Во время полета домой над северо-восточным побережьем Англии он раз за разом задавал себе этот вопрос, но ответа на него не находил.

Мартель, укрывшись в своем кабинете, размышлял о том, почему он, человек, у которого есть все, чувствует себя таким несчастным. За два последних торговых дня января японский рынок резко пошел вверх, и потери Мартеля – оставаясь, естественно, огромными – снизились до одного миллиарда по сравнению с двумя миллиардами за неделю до этого. Радовало то, что рынок развивался в нужном для него направлении. Сокращение потерь означало, что он сможет выплатить коллатерали своим брокерам. Кроме того, к его великому облегчению, «Блумфилд-Вайс», несмотря на исчезновение Перумаля, произвел переоценку облигаций «ДЖАСТИС» по очень выгодному для него курсу. Цены «Блумфилд-Вайс» оказались всего на несколько пунктов выше тех, которые, исходя из своей модели, предсказывал Викрам.

Облигации «ДЖАСТИС» были тесно связаны с активами японско-американского треста международных инвестиций и считались весьма сложным зверем. Они были бивалютными, их цена регулировалась уровнем цен на бирже «Никкей», и в них была встроена, если так можно выразиться, система тревожных сигналов. Облигации первоначально размешались в долларах, но в дальнейшем их можно было продавать и покупать по выбору инвестора как в долларах, так и в иенах. Индекс «Никкей» базируется на цене двухсот двадцати пяти наиболее значительных активов, имеющих хождение на Токийской фондовой бирже. Если индекс «Никкей» переваливал за десять тысяч пунктов, доходы инвестора в пять раз превышали прирост. Если же индекс опускался ниже семи тысяч, инвестор терял сумму, в пять раз превышавшую разницу цен. В момент закрытия биржи индекс находился на уровне восьми тысяч пятисот пунктов. Рынок Японии с полным правом можно было назвать турбореактивным. Мартель начал с того, что инвестировал в облигации «ДЖАСТИС» пятьсот миллионов долларов. Сейчас объем его вложений достиг уже двух миллиардов. «Блумфилд-Вайс» снова согласился кредитовать фонд «Тетон», и этот кредит покрывал восемьдесят процентов цены облигаций. Поначалу «Блумфилд-Вайс» сильно сомневался, стоит ли идти на эту сделку, но шестьдесят миллионов комиссионных, получаемых банком в результате этой транзакции, послужили весомым аргументом. Мартель и Викрам прекрасно знали, что состояние, которое «Тетон» заработал в прошлом году на ИГЛОО, не нанесло ущерба «Блумфилд-Вайс». Кроме того, инвестиционный банк тогда застраховался от всех рисков в одной из крупнейших страховых компаний, и теперь с облигациями «ДЖАСТИС» он поступит точно так же. Таким образом, банк «Блумфилд» останется с весьма весомым вознаграждением и, конечно, с кредитом, предоставленным им фонду «Тетон».