Сибирские сказания - Вячеслав Софронов

Но это все присказка, главное дело впереди ждет-поджидает…

…Был у нас о ту пору на деревне мужик один, Васька, по прозванию Пестрый. Кликали его Пестрым за то, что на рожу рябой. Жил он сам по себе, своей думой на уме, не женат, не венчан, без бабы, без помощи. Таких тогды бобылями звали. Вроде и хозяйство свое в порядке держал, а бабу на жилье не брал. Мужики его сколь раз донимали, пытали:

– Чего не возьмешь кого в помощь? Неужто с бабой не совладаешь, не справишься? Да мы тебе такую найдем, подберем, что сто раз спасибо скажешь. Негулящу, работящу…

Только Васька нос в сторону воротил, мужикам отвечал, говорил:

– От энтих баб одна беда, да хлопот полон рот. То ей сделай, это подай, матерь купи, в гости води. Робить и некогды, вокруг нее майся, увивайся. Ее прокормить, лучше еще одну корову купить. А с бабы толку, что с блохи жиру.

Так и не обженился, один спину гнул, ломал, передыху не знал.

Вот Васька Пестрой с корысти своей и решился рогатого сыскать, на свой манер спользовать, какую-никакую выгоду добыть.

Ближе к вечеру решил на Кресты те сходить, промыслить, разведать. Никому ничегошеньки не сказал, не сообщил. Нацепил лыжики, табаку в кисетку наклал и двинул.

Поначалу обошел всю деревеньку округ… Тихо… Не видно никого, не слышно. Только за дальним болотом голодный волк в лесу стонет, воет, на ночную работу друзей созывает, людей стращает.

Выбрался Васька на самые Кресты, огляделся. Опять никого. Наверх полез, на горку. Отдышался. Встал, головой по сторонам вертит, крутит, оглядывается, приглядывается. Надоело ему так стоять, ждать-поджидать, возьми он да и выругайся:

«Да где ж энтот черт?! Брешут, видать все…»

Не успел он этих слов сказать, еще и рта не закрыл, глядь, а чертушка-то и катит по-под горкой на лыжиках. И весь из себя такой здоровущий! Копна копной! Гора горой! А следом за ним хвост волочится, длиньше невода деревенского. А за хвост его держатся с десяток чертенят махоньких и богохульную песню на свой лад орут.

Оробел Васька не на шутку. И решил от такого светопреставления в бега удариться, да не может – лыжики у него к снегу прилипли, и не оторвешь. А черт тем временем уже со всем своим обозом-паровозом на горку въезжает, к Ваське подступает.

Остановился перед ним и будто меньше ростом вполовину стал, с Васькой сравнялся. Зеленые глазища щурит, на него хитро поглядывает и говорит:

– Давно хотел с самым умным мужиком на деревне дружбу завесть, на лавку сесть, в игры сыграть, себя показать. Вот и свидились.

– Спасибо, Черт Чертович, на миру плутович, что так меня чтишь, умны речи говоришь. – Васька ему отвечает, а сам и думает, как бы черта обхитрить, переговорить, себе на пользу все дело обернуть. – Да не про то речь, что некуда лечь, а о том речь, что нечего печь. Ты с седой бородой, но и я мужик неглупой. И без того знаю, что в твоих речах много милости, да больше лихости. Ответь-ка мне, скажи, черных мыслей не держи, отчего да зачем ты к нам зачастил, под нашу деревню дорожку проторил? Спокою народу не даешь, так и до беды всех доведешь.

Черт Ваську выслушал, пальцем в носу поковырял, позудил, ухмыльнулся, улыбнулся, будто утречком проснулся, оглянулся на чертенят своих и спрашивает их:

– Ответьте-ка ему детки, ведьмины соседки, отчего да почему ихняя деревня самая что ни на есть заметная, всем чертям приметная.

Детки его тут как запищат, в голос заверещат, словно мышь в нетопленой бане в капкан попавшая:

– Вроде бы дядя умный с виду, никому не даст себя в обиду, а глядка не знает, отчего тут черт гуляет. Ха-хи, хи-хи! Масла тебе от нашей фиги! – И как зачали ему носы строить, показывать, дразниться, на лапках кружиться, хвостиками помахивать, попки свои показывать.

Осерчал Васька от такого непочтения. Оне хоть и чертовы дети, а все одно малолетки сопливые, жизни не видали, беды не познали. Подошел к папане ихнему, погрозил ему пальцем:

– Я к тебе с добром, а ты ко мне с худом. Не за тем я сюды пришел, приехал, чтоб ты вы ставил меня на потеху. Или уматывай к своей чертовой мамочке, али веди себя как должно.

Тут уж черт осердился:

– Я твою родню не трогаю, не кляну, а ты мою не поминай лихом. Все вы тут такие одинаковые: к каждому словечку чертово слово добавляете, все меня да мою мать поминаете. Как же тут к вам не пристать, не подъехать, когда сами зовете, кличете.

Народишко-то у вас в деревне такой ушлый, прыткий подобрался, один к одному сошелся, съехался, что слава о вашей деревне на сто верст округ слышна. Все норовите один другого обойти, обхитрить, промеж пальцев провести, быть с прибытком в горсти. Вот и ты, Васька Пестрой, мужик ушлый, вострой, от меня свой резон поиметь желаешь, счастья пытаешь. Так говорю-думаю?

Ваське и деваться некуда. Плечами повел, головой тряхнул, от натуги чихнул, согласился.

– Мол, так говоришь, правишь, желаю иметь резон-выгоду, чтоб по водице пройтиться да суху остаться. А кто ж такого в душе не мает, не желает?

Достает он тут свой кисетик с табачком самосадным, запахом изрядным, зачинает козью ножку крутить, чтоб небо посмолить, себя потешить. Черт рядом стоит, носом крутит, запах учухал табачный. Вот у него от мужицкого табачку и слюнки потекли, закапали по морде волосатой, тожесь курнуть захотелось. Тянет лапищу: мол, насыпь спробовать.

Ваське хоть и жалко махры, что сам сеял, поливал, листья ломал, на чердаке томил, сечкой в корытце сек, крушил, а не откажешь рогатому, отсыпал полгорсти, чтоб быть в чести. А тут еще и чертенята подскочили, подбежали, лапками сучат, к батяне тянутся, клянчат:

– Дай и нам, папаня, мужицкого табачку курнуть, вкус спознать, не откажи…

Черт им сердито так выговаривает, отвечает:

– Али не видите, что мне Васька лишь на одну закрутку и дал, отсыпал? Он мужик скупой, жадной, у него и напиться не выпросишь, на речку укажет, покажет. Все-то у него в учете, в перечете. Так что не взыщите, до дому потерпите…

Стыдно Ваське стало от слов этаких, отсыпал и чертенятам с полгорсти, а сам морщится да думает:

«Вот навязалось на мою голову чертово отродье, хвостатое благородье, – сами сроду не робили, пальцем не шевелили, на чужой хребет все валили, а туда же… курить давай, табачку насыпай… да чтоб вас от моево курева всех пополам разорвало, по всему свету раскидало!»

Только успел подумать такое, а чертенята, что затяжку ни сделают, закашляются, за животики схватятся и… как мыльные пузыри в бане, кверху подымутся и… бамс! – лопаются. Бамс! – и нет чертенка. Головы не стало, хвост оторвало, копытца на снегу лежат, дрыгаются.

Глянул старый черт на Ваську, рогатой головой набычился и спрашивает:

– Это ты чего же малым дитяткам безвинным погибели пожелал, табачок зажал? Ну и жаден же ты, Васька Пестрой, балда-балдой! Полтыщи лет разменял, а скупердяя такого не встречал.