Наследница трех клинков - Дарья Плещеева

– Я взялся за дело о поиске украденного младенца. Младенец законнорожденный, только был похищен злодеями с тем, чтобы обманом вытягивать деньги у родителей…

– Ты не про чадо Авдотьи Егуновой ли толкуешь?

– Про него. Мне удалось узнать, что бедное дитя скрывают на некой курляндской мызе. Я поехал туда со своими служащими, чтобы изъять дитя и тайно привезти к матери.

– Отчего тайно?

– Сделалось известно, что девица с рождения несколько не в своем рассудке, ведет себя, как малое дитя, почти не говорит, – объяснил Бергман. – Но, как это говорится по-русски, нет для вороны милей родного вороненочка. Мы приехали в Курляндию, но оказалось, что нас опередили. Девицу каким-то загадочным образом увезли в столицу два человека, чьи приметы я узнал. В Риге я едва не отыскал их. Из Риги они отправились в Царское Село и доставили девицу в некий дом, где она прожила довольно долго, пока моим людям не удалось выследить похитителей. Но эти похитители обнаружили слежку, у одного из них вышла драка с моим человеком, после чего они бежали из того дома, увозя с собой девицу, а мой человек был найден на дороге, без сознания и раненый.

– Печально это. Ты, мой друг, помолись о нем, – посоветовал Степан Иванович. – Прочитай акафист святому великомученику и целителю Пантелеймону, сделай это для своего человека.

– Непременно сделаю, ваше превосходительство, – пообещал Бергман. – Итак, я потерял было след похищенной девицы. Но я подумал – ведь двух мазуриков в Курляндию послал человек, близкий к госпоже Егуновой и знавший подробности моего розыска. Стало быть, нужно изучить ее окружение и таким образом опять напасть на след. И явилось, что подозрительны ее воспитанница Наталья Шильдер и княгиня Темрюкова-Черкасская. Ее сиятельство – лучшая подруга и родня Егуновой, интригу плести бы не стала, а проболтаться – любезное дело. Что касается девицы Шильдер – взята в дом из милости уже двенадцатилетней или чуть старее, ей совершенно ни к чему, чтобы ее покровительница отыскала свое родное дитя.

– Ты только тогда, сударь, стал искать виновника в окружении Егуновой, когда совсем след девицы утратил? – строго спросил Степан Иванович. – Плохо. Я был о тебе лучшего мнения.

– Сам понимаю и каюсь, – Бергман развел руками. – Но я у злодеев на хвосте сидел! На плечах висел! Немного оставалось, чтобы захватить их в Царском Селе вместе с девицей! Но, ваше превосходительство, по-русски говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы не оплошность моя, то я бы не стал свидетелем очень важной беседы, такой, что в прежние времена вошел бы к вам сюда с криком: «Слово и дело!»

– Ого! Продолжай, друг мой, продолжай… да не велеть ли подать угощение? – не дожидаясь ответа, Степан Иванович позвонил в серебряный колокольчик и приказал отворившему дверь слуге: – Квасу и пирогов, голубчик, как всегда. У меня, сударь, отменный квас, даже перед Господом стыдно – в пост все скорбят, а я радуюсь и квасом утешаюсь. Итак, «Слово и дело»?

– Да, – твердо сказал Бергман. – Я сам не знаю, что выйдет, коли потянуть за мою ниточку, однако чую – там пахнет государственной изменой. Потому-то я и здесь…

– Продолжай.

– Княгиня, которую я желал расспросить, кто из ее людей мог слышать разговоры с Егуновой о поисках девицы, позвала меня к себе домой спозаранку, чуть ли не в спальню.

– Ах она проказница! – Степан Иванович рассмеялся.

– И наняла меня, чтобы я выследил ее любовника, а тот любовник служит в Коллегии иностранных дел помощником управляющего архивом.

– Фомин?

– Он самый, ваше превосходительство. Она толковала, что будто бы он ей неверен, но, сдается, наводила на мысль, что он и мог польститься на дочку госпожи Егуновой. Он небогат, не чиновен, не знатен, а коли успел бы с девицей повенчаться, да она показалась бы с плодом, – хошь не хошь, терпи этакого зятя. Я подрядился. И вот минувшей ночью он совершил попытку тайно обвенчаться с указанной девицей.

– Ловок! А чего ж выжидал?

– Может статься, забеспокоился, что любовница подсылает людей следить за ним. Она порядком его постарше и дарит его дорогими безделушками – вот и привык осторожничать.

– А не твоих ли служащих заметил?

Бергман пожал плечами и развел руками: я-де за Фомина не ответчик, что у него в голове – знать не могу.

– Мои люди выследили его, когда он близ полуночи выехал из своего дома и отправился в окрестности Смольного монастыря, – продолжал сыщик. – Он условился с неким заштатным иереем, чтобы обряд произвести скрытно у того в дому. За мной послали, я поехал туда сам и захватил эту пару в самом начале венчания. И тут-то, ваше превосходительство, начались чудеса. Мы попытались вызволить из их рук девицу, чтобы отвезти ее к матушке, они сопротивлялись, мы едва не разгромили дом, где следовало быть венчанию, и вдруг к ним пришла помощь. Два кавалера ворвались во двор, где было побоище, напали на моих людей и заставили их отступить, причем ранены оказались почти все мои служащие, да и я получил царапину. Затем они отступили и полагали, будто скрылись.

Слуга явился с подносом. На подносе был большой глиняный кувшин, две кружки, блюдо с постными пирогами.

– Среда, всякий русский человек не приемлет мясного и молочного. Угощайся, любезный Бергман, – сказал Степан Иванович. – От столь долгих речей, того гляди, глотка пересохнет. Я и соловейкам своим квас велю давать, чтобы пели бойчей.

Иной собеседник бы не обратил внимания на странную методу поить птиц квасом, но Бергман знал, кого Степан Иванович в хорошую минуту зовет соловейками, и внутренне содрогнулся.

– Есть у меня один служащий, рекомендую вашему превосходительству – ловок и скор, движется бесшумно, как кошка, и при том молод, не более двадцати лет, его можно выучить полезному для Отечества ремеслу, – Бергман подавил вздох, уж больно ему не хотелось расставаться с шустрым пареньком. Но когда Степан Иванович заведет речь о певчих пташках – последние штаны отдашь, лишь бы от него таких речей не слышать. Горе той пташке, что попалась ему в когти и вынуждена петь под розгами и плетьми…

– Отменно, сударь, такие люди мне нужны, ох как нужны. Итак, что сотворил сей служащий? – Степан Иванович был само благодушие.

– Когда злодеи наши вместе с девицей и с помощниками своими убрались, он неприметно последовал за ними и, поняв, где они, быстро вернулся за мной. Они ушли недалеко и остались там для беседы. Я уже имел честь доложить, что венчанию следовало быть неподалеку от Смольного монастыря, где ныне Екатерининский институт. Там много недостроенных строений, в том числе и огромный собор. И в него, оказывается, можно проникнуть…

– В собор Воскресенья Христова? – удивился Степан Иванович. – И эти подлецы туда забрались? Впрочем, он ведь не освящен и не убран, так что, пожалуй, особого греха нет…

– Они там даже свечу зажгли. Этот гнусный жених прихватил с собой позолоченную венчальную свечу, ваше превосходительство, я сам ее видел. Итак, в соборе сошлись два мазурика, которые выкрали девицу Егунову, сама безмозглая девица, приставленная к ней служанка, жених и два их товарища, которые охраняли дом, назначенный для венчания, и в нужную минуту пришли им на помощь. А теперь, ваше превосходительство, приготовьтесь – скажу нечто неожиданное.