Бабушки - Дорис Лессинг

В то время, когда мой сын уже стал править хозяйством вместо меня, мы, Двенадцать — точнее, нас тогда уже было одиннадцать, а вскоре станет десять, — поставили перед собой еще более грандиозную задачу. Мы хотели реконструировать самую старую часть Городов, располагавшуюся на месте первых прибрежных поселений. Тогда это был самый бедный район. Там осталось несколько убогих домишек — точнее, хижин из дерева и тростника. Некоторым людям, считавшим себя более возвышенно чувствующими, чем все остальные, они нравились. Но дома были запущенные — и до сих пор такими остались. Во время сильного шторма море поднималось так, что могло залить всю эту территорию. Мы планировали построить дамбу из нашего замечательного камня, годного для всякого рода задач, чтобы держать море в рамках, сделать улицы прямыми, провести хорошую канализацию, разбить новый парк. На это ушло бы несколько лет. Мы пребывали в воодушевлении и восхищении этими планами, а потом, когда наши достижения были на самом пике, когда мы отправили надсмотрщиков набирать работников, выяснилось, что все уже при деле. Свободных рабочих рук не было. Кто был в этом повинен? ДеРод. Мы послали к нему гонцов с вопросом: почему так, к тому времени мы уже не хотели общаться с ним лично, поскольку его разрушительный произвол достиг несносных для нас масштабов. Но прежде нам никогда не доводилось сталкиваться с невозможностью воплотить свои замыслы по причине нехватки рабочей силы! Ответ его был таков: «У меня есть, чем занять рабочих». Мы попросили объяснений через еще одного гонца, и ДеРод ответил, что у него свои планы. И рекомендовал нам не беспокоиться, поскольку он планировал очередной налет на города, расположенные по ту сторону гор, чтобы пригнать новых рабов. Это поставило нас в тупик. Мы просто поверить не могли в услышанное!

Города никогда не брали в плен свободных людей. Даже сам Жестокий Кнут.

Так что самым низинным поселениям все еще грозили потопы, и они продолжали прозябать, но потом до нас дошли слухи, что ДеРод взялся за дамбу. Точнее, он решил построить высокую стену от одного рукава до другого, длиной в несколько дней пешим ходом, которая отрежет Города от внешнего мира, и пройти сквозь которую можно будет только через ворота с вооруженной охраной. Запланированные налеты он уже совершил, пленников согнали в лагеря, находившиеся под надзором солдат, и они начали собирать в горах камни и дробить их для постройки дамбы. К рабочим относились неплохо. Хотя они и были пленниками, их нормально кормили и не загоняли. Поговаривали, что некоторые были даже рады попасть сюда, в самое мощное на полуострове государство, из какого-нибудь поселения, разграбляемого Городами. Пленники начали настойчиво требовать, чтобы ДеРод привел сюда и их родственников. И он к ним прислушался. Молодые женщины тоже могут работать. К тому же они могли научить нас навыкам, которых в Городах еще не знали. Задумывался ли он о том, что всех этих людей придется кормить? О том, что, если он ограничит нашу территорию стеной, у нас может возникнуть перенаселение?

Вскоре пищи действительно стало не хватать. Очень многих из тех, кто работал в полях и занимался скотом, завербовали либо в армию, либо на строительство дамбы, так что наши пищевые ресурсы пострадали. Впервые наши силосы были заполнены лишь наполовину. Мы опять принялись слать ДеРоду гонцов, он же велел, чтобы нам пригнали женщин, жен новых пленных, чтобы они растили урожай и животных. Многие ждали детей, у них у всех были семьи. ДеРод вынуждал их рожать. Эти чужаки не умели заниматься сельским хозяйством, учить их было тяжело, поскольку наши старые методики обучения через сказки и песни забылись. Больно было видеть, насколько упал уровень земледелия. Пленники были скорее Варварами, грубыми, неловкими, необразованными по сравнению с… ну, с нашим народом в прошлом. Нам приходилось признать это — хотя бы друг перед другом: по сравнению с нами, но в прошлом.

Когда ДеРод решил построить эту стену, началось время очевидных и, вероятно, необратимых перемен. С этого момента падение стало стремительным и всесторонним.

Примерно в это же время началась и конфронтация между мной и моим сыном Борой. Это помню я, а он, вероятнее всего, почти нет, либо же считает тот этап незначительным. Мы построили на реке, которая выходила из дамбы и впадала в море, парк развлечений, и я спросил его мнение о нем. Эта стариковская потребность в одобрении детей так нелепа! Я замечал ее и у своих друзей — пока они еще были живы. Бора никогда не комментировал ни наш Водопад, ни бассейн, ни силосы, ни сады — ничего из сделанного нами, а я всегда надеялся, что он скажет хоть что-нибудь…

В тот день я заметил его, когда Бора шел по тропинке, и нагнал его. И сразу же перешел к делу:

— Ты уже видел новый парк на реке?

Он лишь кивнул, но я не унимался:

— Что скажешь?

— Да у нас всегда все хорошо выходит.

Я так опешил, что даже застыл на месте, но опять догнал сына.

— Бора, пойдем ко мне, я хочу с тобой поговорить.

Он согласился. И был весьма доброжелателен. Но я в этом увидел какое-то равнодушие. Пока мы шли к моей веранде, которую я построил так, чтобы с нее открывался вид на сады и море, я все думал, что могло значить это «у нас».

Мы сели. Я хлопнул в ладоши и попросил принести нам чего-нибудь перекусить. Я смотрел на сына в поисках признаков раздражительности, и, как мне показалось, увидел их. До этого мы довольно долго не разговаривали. По-моему, несколько лет. Связано это было с тем, что когда мы все же заводили беседу, мне казалось, что я стучу в запертую дверь.

— Бора, — сказал я, — не будет больше ни садов, ни строительства, ничего. Ты, должно быть, знаешь, что нам больше не дают рабочих, только для сельского хозяйства.

Сын посмотрел на меня, как мне показалось, озадаченно. Даже голову почесал — этот придурковатый жест он явно перенял не от нас, его родителей.

— Мы же строим стену. Когда доделаем, будет красиво.

— Но не будет полей, садов, дамб. Понадобится рабочая сила, чтобы поддерживать ее в надлежащем состоянии. Силосы приходят в упадок. И дороги тоже.

— Мы об этом позаботимся.

Опять это мы.

— Бора, ДеРод никогда ничего не ремонтировал, не чинил, не посадил ни единого дерева.

Сын как будто бы снова задумался.

— Но, отец, ДеРодом все восхищаются. На Празднике Восхваления все армии пели о новом саде и о новых силосах!

Тут до меня дошло. Мои былые представления о том, что возможно, а что нет, рухнули: Бора — да и все остальные — верили, что за всеми нашими достижениями стоит ДеРод.

— А почему ты не пришел на церемонию? На это обратили внимание. Вашей старой компашки никогда не бывает!

— А нас приглашали?

Теперь сын был уже явно раздражен:

— С каких это пор старикам нужны приглашения?!

— Двенадцати, — сказал я, — Совету Двенадцати. Который заботился о Городах.

— Но вы же наша семья, — ответил он, — члены Семьи.