Повелитель и пешка - Мария Герус

– Видел, вроде. С бабами пожар тушила.

– Найди ее.

– Зачем?

– Надо. Ты же не хочешь по лесам всю жизнь прятаться? И вот чего, Верку тоже зови.

– Что, обеих? Одной тебе, значит, мало? Верка-то, она того, ревнивая. Она твоей Нюське последние волосенки повыдергает.

– Зато она, небось, голосить умеет.

– Гы! Еще как умеет. А на че?

Хорт поглядел на Родьку, подивился про себя. Надо же, живет на свете такое дурачье. Нога болит, голова трещит, каждую жилу ломит, а тут изволь все разжевать, по полочкам разложить, так, чтоб деревенский дуботолк понял.

– Отец твой все верно говорил. Виноватыми вас сделать – раз плюнуть. Мужиков в тюрьму, деревню разорят. Так что надо нам шевелиться, пока городские обо всем не пронюхали.

– Да чего надо-то?

– Верку приведи. И Нюську.

Легкая лодочка бежала ходко. Уже часа через три показались маяк и стена Городища на высоком утесе, почти касавшаяся розовой паутины утренних облаков. Обр так и не понял, чью лодку они стянули. Впрочем, ему было не привыкать.

Гребли по очереди Родька, Верка и Нюська. Обр-Лекса тоже было взялся за весла, но руки и плечи сразу пробило нестерпимой болью, аж слезы из глаз. Не раз еще аукнется этот багор. Повязка на ноге тоже украсилась свежим кровавым пятном, так что к веслам он больше не прикасался. Сидел, развалясь, на дне лодки и втолковывал Родьке и глупым девкам, что говорить и что делать. После пятого повтора, наверное, дошло до всех, даже до Нюськи, на которую Обр возлагал особые надежды.

Гребли молча, торопливо, на пределе сил. Пока шли мимо Косых Угоров, вдоволь налюбовались на дымное облако, окутавшее весь берег. Целы ли дома, за дымом видно не было. Лишь маячили в море обугленные подпоры. Все, что осталось от трех косоугорских причалов.

Нюська, когда ей сунули весла, запыхалась очень быстро, и ее снова сменила Верка, приговаривая: «Брысь отсюда, клуша ленивая, не умеешь, так и не берись». Дурочка не спорила. Молча устроилась на носу рядом с Хортом и попыталась незаметно, кончиками пальцев, дотронуться до его руки.

– Тебе очень больно?

Обр только плечом повел. Больно – не больно, надо терпеть. Он знал: перетерпеть можно все. Ну, почти все.

– Повезло нам, что ты в сарае ночевать любишь, – сказал Родька, глядя на дым над Косыми Угорами. – Пулю словил, когда в набат ударил? Круто ж тебе пришлось. Я видел, там возле била[23] весь угол в щепы разбит и стрела торчит. Вот такенная.

Обр представил себе Нюську, лежащую на сухой чахлой травке с «вот такенной» стрелой в груди, да так живо, что сам нашел и стиснул ее руку. Должно быть, крепко стиснул. Девчонка дернулась и охнула.

Верка, которая гребла, как настоящая рыбачка, ровно и сильно, зыркнула на них через плечо.

Солнце выбралось на небо, поднялся ветерок. Родька поставил парус, и лодка побежала еще быстрее, так что в порт Городища они влетели легкой чайкой и мимо остроносых боевых лодий, мимо широких и приемистых торговых понеслись прямиком к таможенному причалу.

* * *

Портовый дежурный задумчиво перебирал удочки, проверял леску на прочность, прилаживал крючки. Никаких прибытий-отбытий сегодня не ожидается. Досмотров не предвидится. Погода на диво хороша. Целый день можно будет просидеть с удочкой на причале или поодаль на широких плоских камнях. Солдат спит, а служба идет.

Вам!!!

Грохнуло так, что рука дрогнула и крючок вонзился в ладонь. Колокол таможни, которому надлежало степенно возвещать о прибытии кораблей, грохотал так, что стены дрожали. Выругавшись, дежурный с мясом выдрал проклятый крючок из заскорузлой ладони и бросился вон. С лежанки скатился его оглушенный напарник, которому привиделось, будто его положили на наковальню и лупят по голове тяжелым молотом.

На причале творилось незнамо что. Колокол терзал незнакомый полувзрослый парень, грязный и оборванный, будто только что выбрался из печной трубы. Второй парень стоял, опираясь на плечи двух девок, таких замурзанных и взъерошенных, будто ими и вправду трубы чистили. Был он бледный, как рыбье брюхо, на лице пузыри свежих ожогов, порванные штаны в крови.

– Чего, пожар, что ли?

– Нет, – тихо сказал раненый парень, – не пожар. Война.

Одна из девок, та, что повыше, на вид покрепче, немедленно завыла таким тонким и звонким голосом, что зачесалось не только в ушах, но и в носу. Понять ничего было нельзя, кроме слов «Ой, лихо, ой, лишенько!».

– Отведи нас к господину Стомаху, – попросил раненый.

– Тихо! – гаркнул дежурный, зажав уши. – Тихо!

– Я господин Стомах. Что здесь происходит?

Дежурный попытался встать по стойке смирно, не отнимая рук от ушей.

* * *

Господина Стомаха Хорт раньше видал только издали. Крепкий мужик, подтянутый. Наверняка из бывших моряков, костистый и жесткий. Одни говорили, что он из простых, из рыбацкой деревни, другие твердили, что, напротив, происхождения самого благородного, но в одном все были согласны: с городским старшиной он на ножах.

Обр тихонько дернул Верку за подол. Но Верка и без приказа бухнулась в ноги и, обнимая сапоги господина Стомаха, завыла с новой силой: «Ой, беда-беда, разорение!» Платок сполз с головы, рубаха – с плеча. Сплошная красота. Как раз то, что надо.

– Тихо! – в свою очередь гаркнул господин Стомах.

Родька с Веркой дрогнули и онемели. Дежурный облегченно вздохнул. Тогда Обр-Лекса незаметно подтолкнул Нюську. Это было его последнее оружие. Страшной убойной силы.

Дурочка, вздохнув так глубоко, что приподнялись под рубашкой острые плечики, выступила вперед, возвела на господина Стомаха серые очи.

– Из Кривых Угоров мы, – сказала она тонким голосом. – Напали на нас, дяденька. Ночью напали. Жгут и грабят. И Косые Угоры тоже горят. Мы с моря дым видели. Наши мужики отбиваются как могут, только у тех пищали.

Обр послушал-послушал ее мягко журчащий жалобный рассказ, успокоился, сел, а потом и прилег на причал. Все шло как по маслу. Суровый начальник порта при виде Нюськи слегка размяк, прочь не гнал, слушал внимательно. Такую разве прогонишь.

Язык у дурочки подвешен хорошо, начальства она по глупости не боится, и даже врать ей не придется, потому что о том, кто напал, почему и зачем, она знать не знает. Со слов Нюськи выходило, что кривоугорские мужики отнюдь не преступники, но герои, мужественно защищавшие родное княжество от неведомого врага, скорее всего свеев. Свеев тут, по правде говоря, уже лет двадцать не видели, но память осталась.