Моя подруга - месть - Елена Арсеньева

Собственно, не так уж она ошиблась, вот только хозяиномклиники «Эмине» оказался не кореец, не китаец, а кавказец.

По милицейским каналам Надежда этого человека как моглапроверила. Его звали Алхан Вахаев, и он мог считаться коренным нижегородцем: жилздесь уже десять лет, считался чуть не лучшим молодым гинекологом города ипрославился тем, что применил вакуумный аборт одним из первых в стране. Где-тоза его спиной стояли большие деньги: конечно, «Эмине» приносила хороший доход,обратиться к Вахаеву могли только очень состоятельные люди, однако клинику начто-то надо было открыть! Построить, отделать, обставить так комфортабельно, несказать – роскошно…

Не надо думать, что таких вопросов Вахаеву не задавали.Задавали, конечно! Он же ссылался на многочисленную родню – «Весь аул – мояродня!» – которая его и поддерживала. Почему работает в Нижнем Новгороде, а,скажем, не в Грозном, не в Махачкале или где-нибудь еще? Вахаев пожималплечами:

– Здесь ведь не только родовспомогательное учреждение. А моярелигия не одобряет аборты. В России мне работать легче. Наука требует жертв!

Словом, Надежда решила рискнуть. И с первой минутыпочувствовала странное доверие к этому улыбчивому, внимательному человеку.Надежда так расслабилась, так успокоилась от звука его гортанного голоса, отласкового, сочувственного взгляда, от деликатных прикосновений, не вызывавшихни малейшего стеснения даже у нее, с ее-то зажатой, израненной душой!.. Еесловно бы столбняк ударил, когда Вахаев тихо, но внушительно сообщил, что абортделать он не будет.

– Знаете, Надюша, вы будто провокатор в плохом кино, –улыбнулся он.

Надежда даже вздрогнула: местом ее работы Вахаев неинтересовался, как же он мог догадаться…

– Приходите к доктору и подстрекаете его на убийство. Данет, в данном случае я не имею в виду убийство плода, тут я всегда на сторонеженщины! – а на убийство ваше!

– Как это? – хлопнула глазами Надежда, отчаянно цепляясь заэтот бестолковый вопрос, хотя сердце ухнуло, покатилось, а в груди образоваласьчерная пустота, в которой гулко отдавалось: «Ко-нец. Ко-нец!»

– Да так, – пожал плечами Вахаев. – Вы умрете у меня настоле – при аборте ли, при кесаревом ли сечении. Вот так. Одевайтесь.

И он вышел из-за ширмы, а Надежда так и осталась лежать накресле: голая ниже пояса, с непристойно раскинутыми ногами. В той же самойпозе, в которой ее бесчувственное тело принимало оплодотворивших ее негодяев…

Да. Кажется, она совершила в тот день в Новогрудкове оченьмного ошибок. И первая – страшная, роковая! – та, что не открыла прямо там, визбе, сундук, не достала оттуда бельевую веревку, не перекинула через балку…Даже и мысли такой не возникло. Где ей! Слишком гордая! Гордая дура… Господи,какой же чудесный, мирный покой она уже обрела бы! А после ее самоубийства этихтроих точно покарало бы правосудие. Тут уж они не отвертелись бы! А теперь ещепридется идти домой. И… есть ли у нее подходящая веревка? И выдержит ли крюк отлюстры? Нет, вряд ли. Что может помочь ей? Элениум, тазепам? Да где же взять,сколько нужно?! Нет. Лучше вскрыть вены в теплой ванне. Но смерть ее останетсянеотмщенной, непонятой, потому что никаких предсмертных записок, никакихобличений Надежда писать не будет. На это у нее нет сил.

Все. Лопнул шарик!

Она оделась и, собрав всю свою волю, вышла из-за ширмысовершенно спокойная.

– Спасибо, доктор. Ну нет – так нет. Пойду домой… Сколько сменя за услуги?

Он стоял посреди кабинета – и вдруг быстро пошел к ней.Схватил за руку, наклонился, вгляделся глаза в глаза.

– Вы мне это бросьте! – шепнул горячо, и его акцент сталявственнее. – Бросьте, слышите?

– Что бросить? – Надежда постаралась поднять брови как можновыше. – Не понимаю.

– Все вы отлично понимаете, – печально сказал Вахаев. – Явас насквозь вижу. Но неужели и впрямь так уж все плохо?

Надежда рванулась, из последних сил сдерживая слезы. Но рукиВахаева сомкнулись вокруг нее – не вырваться, и вдруг оказалось, что идтинекуда, везде уткнешься в его широкую грудь, и делать больше нечего, кроме какрассказывать.

Она и рассказала… все.

Позвонив по внутреннему телефону в регистратуру, Вахаевотменил все свои приемы и визиты на сегодня. Потом взял календарь и началчто-то отмечать в нем карандашиком. Поднял глаза на Надежду, которая такустала, пересказывая весь этот кошмар, что Вахаев велел ей прилечь на скользкуюхолодную кушеточку и не шевелиться.

– Вот что, Надюша, – сказал он наконец. – Давай договоримсятак. Ты меня выслушай – все, что скажу. Не перебивая. Потом, если несогласишься, подумаем еще. А пока – слушай. Договорились?

Надежда слабо двинула головой на клеенчатой подушке, чтоозначало – да. Сил у нее вовсе не осталось, а единственным чувством, котороееще жило в ней, было смутное удовольствие от того, что Вахаев говорит ей «ты».Это сближало. Значит, остался еще на земле человек, которому она небезразлична!

– Рожать тебе, по моим подсчетам, 30 или 31 января, – сказалВахаев и предостерегающе выставил ладонь: молчи, мол, договорились же! – Асейчас у нас 10 октября… Сегодня же вечером я дам тебе медицинское заключение онеобходимости операции по поводу фибромиомы. Это твое личное дело, к какомуврачу обращаться, и если деньги есть – почему не пойти к «кооператору»? Погоди,о деньгах потом. Я в своих кругах достаточно известен, так что, думаю, лишнихвопросов, почему пришла именно ко мне, не будет. Обследование, подготовка коперации, потом она сама, послеоперационный период со всякими мыслимыми инемыслимыми осложнениями, плохая гистология, онкологическое обследование… и всеэто благополучно завершится к началу февраля, когда ты выйдешь из больницысовершенно здоровая – и совершенно свободная.

– А… это? – Надежда положила руку на едва наметившийсяживот.

– Ты его родишь – родишь под наркозом. Уснешь – и проснешьсяпустая.

– Я хочу, чтобы он умер… оно! – хрипло выдохнула Надежда,однако Вахаев только головой покачал:

– Это уж какова будет воля Аллаха. Может быть, ребенокродится мертвым. Это хорошо. А может быть, живым. И это – просто замечательно,потому что, Надюша, дитя, которое для тебя – мучение, горе и ненависть, длякого-то другого может стать наслаждением, счастьем и любовью. Ты меняпонимаешь?

Добрую минуту Надежда тупо глядела в ясные глаза Вахаева, апотом кивнула:

– Вы имеете в виду…