Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

— В дружбе хотел клясться, а полки собрал? — насмешливо ответил Станила. Он не собирался уклоняться от разговора или скрывать свои намерения. Наоборот, в присутствии Огнедевы в нем заиграла гордая удаль, захотелось себя показать. — Не солгали тебе люди. Что же ты: братом меня зовешь, а хочешь с брата дань собирать? Это разве по родовому закону? Родовой закон только старшему роду дозволяет дары принимать за разделение требы, а родовичи один другому дары подносят только взаимные.

— Как младший старшему…

— Какой же я тебе младший, коли мы оба от деда Брячимера на равное число колен отстоим?

— Но годами… — Громолюд даже растерялся, видя, что Станила, почти годящийся ему в сыновья, не признает этого очевидного обстоятельства. За прошедшие пять лет щенок вырос, заматерел, обнаглел и теперь скалил зубы по-волчьи.

— Годами молод, да умом стар! — рассмеялся тот, и при его рассеченном шрамом, будто половинчатом лице смех производил такое жуткое впечатление, что у гостей мороз по коже побежал. — Кто богам угоден, тот и старше. А мне боги открыли, что угоден я им и что суждено мне править и кривичами, и березничами, и лупоглавами, и смолянами, и иными племенами. Против богов идти я не смею. Хотел я волю их миром исполнить: взять женой дочь твою, чтобы после тебя с нею земли смолянские получить. А коли не хочешь так, то я на копье возьму. Сам решай: или согласись дочь мне отдать, докончание скрепить и тогда мирно век свой проживешь смолянским князем, или умрешь сейчас же, ибо идущий против воли богов на свете не заживется!

— А меня ты не рано ли похоронил? — От возмущения молодой князь Ольгимонт даже забыл, что ему не годится говорить раньше старших, и вскочил. — У моего отца есть наследник, и без тебя обойдемся!

— В тебе нет крови кривичских и смолянских князей! — Станила смерил его пренебрежительным взглядом, давая понять, что сына Колпиты не считает соперником. — У тебя нет прав на власть над этой землей! Люди, чуры и боги не примут и не признают тебя князем двух племен! Эти права есть только у твоей сестры, внучки князя Удачи, и только ее муж может владеть его землей!

От такой наглости смоляне сперва онемели, потом возмущенно загудели. Они выступили бы и громче, но священный пир перед лицами богов, совместно распитая братина не позволяли немедленно наброситься на бессовестного наглеца.

— Вот ты кем себя считаешь! — в изумлении воскликнул Громолюд. — Богов избранник! Да тебя с Того Света за ноги вытянули! Видно, понравилось, назад туда до срока хочешь!

— Это ты правду сказал, Громолюде! — усмехаясь, ответил Станила. Он знал, что его ухмылка ужасает людей, и вовсю этим пользовался. — Побывал я на Том Свете, с Темной Матерью повидался, на коленях ее сидел, к груди ее припадал. И благословила меня Плачущая на жальниках, отпустила обратно в белый свет и теперь долго назад не позовет. Всех вас я переживу! — Станила вызывающе подался вперед и обвел пристальным взглядом притихших гостей. — Всех! А ваши жизни теперь в руке моей! Кого захочу, того отдам Ночной Волчице! А кто из вас там побывал? Кто из вас назад дорогу знает?

— Видно, ждешь, что сама Недоля на поле выйдет и серпом полки посечет? — возразил ему воевода Путята. — Вон у нас силища какая! Смоляне, да поляне, да ладожане, да радимичи! А у тебя что? Баб-простоволосок выпустишь против нас, что ли?

Гости переглянулись и слегка заухмылялись: все вообразили десяток разлохмаченных баб, выходящих на поле с серпами в качестве оружия.

— Зачем баб? — Станила не смутился. — И полки у меня есть. Вуй Всесвят мой войско собрал немалое, да и вот еще четверо братьев-русов — Торир, Ивар, Акун, Оролв, сыновья Колосвина — со мной в сечу пойдут. А пришли они на четырех кораблях заморских, привели пять сотен дружины боевой.

Собравшиеся загудели. Так вот откуда взялись русы в дружине Станилы, которых уже многие видели!

— Скажу тебе открыто, Громолюде, — продолжал Станила. — Не хотел я на разговоры время терять. Знал ведь, что сын твоей жены стоит на Крутовечь-озере, и думал обрушить на него полки мои, как соколов на стаю серых уточек напускают! Да явилась мне сама вела Рутава. Дева с белыми крыльями лебедиными, красоты несказанной, с волосами огненными, с гребнем золотым предстала передо мной, крыльями повела и в воду бросилась. Истолковали мне знак сей: не должен я на князя Ольгимонта полки напускать, а должен мир предложить. Я волю ее исполнил. Если ты мир отвергаешь — пеняй после на себя.

Все в это время смотрели на него, и никто не заметил, что Огнедева при этих словах ниже опустила голову. Дивляна под покрывалом зажала себе рот рукой, чтобы неуместным всхлипыванием не уронить свое достоинство. Она сперва тоже, как и все, подумала, что Станила действительно видел велу Рутаву, Деву с лебедиными крыльями. Но «огненные волосы», а потом «золотой гребень» навели ее на подозрение, что вовсе не Рутаву он там встретил. Ведь она, Дивляна, видела Станилу на озере и приняла за дивьего мужика. А он видел некую деву с огненными волосами и золоченым гребнем. Судя по его изумленному виду, он был готов к этой встрече так же мало, как Дивляна. Зная, что в озере живет вела, он принял за нее девушку, стоявшую над водой. А уж лебединые крылья ему дорисовало воображение. Красавица тут же кинулась бежать, а ему показалось, что она бросилась в озеро. Ну а за истолкованием дело не стало, это как водится. Волхвы-то на что?

Выходит, это она сама, не ведая о том, помешала Станиле немедленно напасть на них и перебить, не дав объединить силы с Громолюдом! Сжав руки под паволокой, Дивляна горячо поблагодарила богов и чуров за свое намерение прогуляться к озеру и расчесать волосы над водой. А ее еще все бранили! Знали бы они! Ей хотелось немедленно рассказать обо всем Белотуру, Вел ему с братьями, но до конца пира ничего не выйдет. А может, они сами догадались?

Но нет: Велем беседовал с кем-то из старейшин, а Белотур напряженно размышлял, что ему, Полянскому воеводе, теперь делать.

— Я исполняю волю богов, пожелавших мне в руки отдать смолянские земли и тем от вражды с кривичами их избавить, — гордо продолжал Станила. — Мне боги победу сулили. А ты, Громолюде, или подчинись воле их, или умрешь!

— Я слышал другое! — Громолюд тоже встал. При всем его желании уладить дело без кровопролития он не мог стерпеть такого попрания своего достоинства. — Я слышал: кто хочет славы на час, теряет славу на весь свой век! И кто победу здесь одержит, того потом поражение ждать будет и даже имени его не останется! Я один раз вашу рать разбил, отца твоего на колени Марены отправил, да и тебя мало что на ту же краду не положили! Тебе бы сидеть, беречь жизнь, чудом спасенную, а ты сам себе погибели ищешь! Поладили бы мы с тобой — глядишь, уберегли бы оба и земли свои, и роды свои, и сыновей бы оставили, и имена бы родовые правнукам передали! Да нет! Ты и сам погибнешь, и других за собой утащишь, истинный навь! Да я перед тобой не отступлю! С именем Перуна будем биться, и кто одолеет, тот и станет князем смолян и кривичей!

Люди загудели, загомонили.

— Вот это дело! — одобрил Станила. — А то развел болтовню, будто девки за пряжей! Кто одолеет, тому всем владеть! А вы, смоляне, — он оглянулся на старейшин, — признаете меня князем своим, если одолею Громолюда?