Леонард Коэн. Жизнь - Сильвия Симмонс

- Так как это был ваш первый альбом, вы просто позволили Хэммонду делать всё по своему усмотрению или у вас были какие-то определённые пожелания?

- Я попросил поставить мне зеркало в полный рост. Это было моё единственное пожелание. А у него были очень хорошие идеи. Он привёл басиста, чьё имя вертится у меня на языке, замечательного басиста, и многие песни мы с ним записали просто вдвоём. Очень тонко чувствующий музыкант. Кажется, чуть ли не в половине песен на альбоме основные дорожки это просто гитара и бас.

Леонард знал, какого звучания он хочет — или, во всяком случае, какого не хочет, — но, так как музыке он никогда не учился, ему не хватало слов, чтобы объяснить это другим. Он не умел играть так, как сессионные музыканты, и поэтому побаивался их. «Я не знал, как петь с группой, с очень хорошими, профессиональными, классно играющими музыкантами, и я больше слушал музыкантов, чем себя, потому что у них получалось гораздо лучше, чем у меня» [18]. Хэммонд верно оценил ситуацию и отпустил группу, оставив в студии только одного музыканта, Вилли Раффа — великолепного, интуитивного басиста, который играл с Диззи Гиллеспи, Каунтом Бейси и Луи Армстронгом. Раффу было всё равно, что Леонард не умеет читать ни ноты, ни цифровки. «Он так хорошо аккомпанировал гитаре. Он всегда предвидел, что я сыграю в следующий момент, он так хорошо понимал песню, — рассказывал Леонард. — Он был один из тех немногих музыкантов, которые играют без эгоизма, а только чтобы на сто процентов поддержать другого. Я не смог бы записать эти песни без него» [19].

Потом запись снова перенесли на новое место — в студию C, занимавшую бывшую армянскую церковь на 30-й улице, где Майлс Дэвис записывал альбом Kind of Blue. Леонард тогда записывал уже шестнадцатый дубль «Suzanne», а также песню под названием «Come On, Marianne» («Давай, Марианна»)1761. «Мне казалось, там всегда были слова «Давай, Марианна, нам пора начать смеяться и плакать», — говорит Марианна, — но, если только мне это не приснилось, у какой-то группы из Калифорнии, может быть, у The Beach Boys, уже были в песне похожие слова. Когда [Леонард] писал эту песню, для меня её смысл был такой: а ну-ка, вдруг мы ещё можем спасти эту лодку. Но оказалось, что не можем».

Леонард начал сочинять эту песню за год до того, в Монреале, а закончил её в отеле «Челси», но, уже принеся её в студию, никак не мог определиться с двумя короткими словами в названии и припеве: каждый из двух вариантов кардинально менял смысл песни. «Я не думал, что прощаюсь [с Марианной], -говорит Леонард, — но, наверное, именно это я и делал». Эту песню он не писал как прощальную — песня как будто сама приняла за него это решение. «Некоторые авторы в своих песнях приветствуют людей, а другие прощаются — и знаете, я скорее автор элегий, по крайней мере, в настоящее время, — говорил он в 1979 году. — Думаю, для многих авторов то, что они пишут, обладает пророческими свойствами: не в каком-то космическом, религиозном смысле, а просто для их жизни. Ты пишешь, как правило, о событиях, которые ещё не произошли» [20]. Интересное высказывание. Из его первой части следует, что прощание в песне для Леонарда — литературный приём, что-то, что подходит его вкусу и стилю; что касается второй части, Леонард был, конечно, не настолько суеверен, чтобы верить в песни, которые, развиваясь и принимая окончательную форму, буквально диктуют его поступки. Однако, сочиняя очередную песню, он глубоко заглядывал в свою душу и, по-видимому, находил там потребность уйти.

* * *

В июле Леонард сделал перерыв в записи на месяц. Он как будто вышел из тюрьмы. Столько всего произошло, пока он сидел в Нью-Йорке, без остатка поглощённый своей новой карьерой музыканта. В Греции произошёл переворот, и к власти пришла военная хунта, а Израиль победил в Шестидневной войне. Друг Леонарда Ирвинг Лейтон ходил в израильское консульство, чтобы записаться в армию добровольцем. Его предложение отклонили [21]. У Леонарда были свои обязательства, которые и стали главной причиной перерыва: серия концертов.

Первый из них состоялся 16 июля на знаменитом Ньюпортском фолк-фестивале, и это тоже устроила Джуди Коллинз, которая была в числе его организаторов; за два года до того Боба Дилана освистали за переход от акустики к электричеству, и Коллинз продолжала бороться с традиционалистами, чтобы те признали наконец путь, по которому развивалась фолк-музыка, в том числе её собственная. Она хотела устроить что-то вроде шоукейса сингер-сонграйтеров, и наконец у неё получилось это организовать. Первые места в списке участников занимали Леонард и ещё один новый артист — ещё не имевшая контракта с лейблом певица и автор песен по имени Джони Митчелл.

Джуди Коллинз вспоминает: «С Джони меня познакомил Эл Купер [рок-музыкант, сыгравший с Диланом его легендарный первый электрический сет на

Ньюпортском фестивале]. Он позвонил мне в три часа ночи, с ним была девушка, которая сказала ему, что поёт и пишет песни, и он пошёл к ней домой, надеясь потрахаться, но там оказалось, что она действительно хорошо поёт и пишет. Он позвонил мне и велел ей спеть по телефону «Both Sides Now», и я, конечно же, загорелась желанием записать эту песню».

«Джуди, — говорит Дэнни Филдс, — фонтанировала находками. Я, как и многие другие, впервые услышал о Леонарде из-за того, что на альбоме Джуди In My Life 1966 года была песня «Suzanne». Когда клуб The Scene, где прославились Хендрикс и Тайни Тим, закрывался на ночь, мы, считавшие себя крутой рок-н-ролльной тусовкой, шли к его хозяину, Стиву Полу, в его маленький домик на 18-й улице и слушали эту пластинку. Потом, в начале 67-го, я стал работать на Elektra, и Джуди была одним из моих артистов, а потом появился Леонард. Но по-настоящему я познакомился с ним на Ньюпортском фестивале. Я приехал туда как представитель лейбла и, как и все, остановился в отеле «Викинг». Вокруг была красота и покой, и мне не надо было садиться за руль, поэтому я принял немного ЛСД. Я был с Джуди и Леонардом, и они предложили пойти к нему в номер».

Филдс вспоминает, как «сидел на полу и разглядывал ковёр, а они сидели на кроватях с гитарами в руках. Леонард учил Джуди играть «Hey, That’s No Way to Say Goodbye», и это был саундтрек ко Вселенной и к восьми измерениям бытия в ворсе ковра. Когда я проснулся перед рассветом, они всё ещё сидели на кроватях со своими гитарами, и Джуди сказала: «Дэнни, кажется, не помешал бы свежий воздух — Леонард, давай возьмём его прогуляться», — и мы пошли гулять вдоль залива, где на высоких скалах стоят роскошные дворцы ньюпортских «баронов-разбойников», а над горизонтом показалось солнце. Это было чудесно. А когда я прилетел обратно в Нью-Йорк, на следующий же вечер Джуди выступала в Центральном парке [на фестивале, организованном пивоваренной компанией Rheingold] и пригласила Леонарда спеть с ней «Suzanne».

В «Нью-Йорк Таймс» Леонарда после его выступления в Ньюпорте назвали «в высшей степени эффектным певцом, создающим гипнотический, чарующий эффект». Но Леонард, как и на концерте в пользу WBAI, очень боялся. «Он рассказал мне, что ужасно нервничал, — вспоминает Авива Лейтон, бывшая среди публики в Центральном парке. — Была середина лета, в парке яблоку было негде упасть, садилось солнце, и Джуди Коллинз сказала: «Я хочу представить вам одного певца и автора песен, его зовут Леонард Коэн». Леонард вышел на сцену с гитарой, и некоторые люди заворчали, потому что они пришли слушать Джуди Коллинз, а не этого никому не известного Леонарда Коэна. Так что ему надо было завоевать аудиторию. Он видел перед собой тысячи людей, стоявших тесно, как сардины в банке, и просто сказал очень тихим голосом: «Сегодня моя гитара в слезах и перьях». Затем он сыграл «Suzanne», и всё. Невероятно». Леонард справился с выступлением и тихо отпраздновал это в своём номере в отеле «Челси». Компанию ему составила новая возлюбленная — женщина, которую он встретил в Ньюпорте, двадцатитрёхлетняя стройная и гибкая блондинка, писавшая песни и певшая их голосом ничуть не менее уникальным, чем голос Нико.