Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу - Джон Бакстер

Ключевой момент, как он пояснил, в том, что Антейл понимал устройство механического пианино. Имея валик с выступами, оно может с точностью воспроизвести любой музыкальный фрагмент. Точно так же можно заставить радиочастоты перескакивать каждые несколько секунд согласно определенному коду, нанесенному на аналог пианинного валика. И если враг не располагает именно этим валиком, он будет не в состоянии заблокировать частоту торпеды или сбить ее с курса.

После этой истории я стал осторожнее в обращении с необычными фактами. И все равно оказался не готов к встрече с человеком, который знал Марлен Дитрих.

Он неотступно следовал за нами во время одной из моих прогулок с участниками семинара. Высокий, лет под сорок, с копной седых волос и аккуратно подстриженной бородкой, в очках в круглой металлической оправе и в длинном сером пальто до пят. Он напомнил мне Конрада Вейдта в фильме “Вне подозрений”, когда тот улыбался, демонстрируя орудия пыток. Его рост придавал ему величавое спокойствие, характерное для игроков в огромные, величиной с мусорные ящики, шахматы, которые иногда попадаются в парках. Казалось, глядя на нас с высоты своего роста, он размышлял, кого стоит подхватить своими длинными пальцами и переставить на другую клетку.

Он явно не был французом. Но и не американец. Он вообще – участник семинара? Я так и не спросил. Это было бы… невежливо.

Когда мы проходили мимо магазина Fnac на улице Рен, я заметил, что в витрине выставлены пластинки Марлен Дитрих. Отличная возможность рассказать пару историй о моей любимой актрисе, которая родилась в Берлине, карьеру сделала в Голливуде, а умерла в Париже.

Мне не оставили ни малейшего шанса.

– А знаете, я ведь был с ней знаком, – промурлыкал мне в ухо голос с легким акцентом. Это был мужчина в сером пальто.

В этом “а знаете” звучало нечто беспокоящее в своей интимной доверительности. Оно подразумевало, что мы, если уж не старые добрые друзья, то уж точно хорошие знакомые. Это было нечто сродни чувству сопричастности, которое я наблюдал, рассказывая об опиуме, – так объединяет обмен сокровенными признаниями. Только на этот раз делился ими не я. Всего два слова, произнесенные незнакомцем, превратили меня из ведущего в слушателя.

– Мой отец был музыкантом, – продолжил он. – Он играл в оркестре, исполнявшем танго, – сначала на пианино, потом на аккордеоне, затем на бандонеоне. Одно время он играл в La Coupole . Многие годы они специально для него держали столик…

Воспоминания явно опечалили его – он не отрывал взгляда от лица Марлен на альбоме, но потом вновь приободрился.

– Но перед самой войной у него образовался собственный оркестрик, Moonlight Serenaders , который играл в одном отеле в Швейцарии. В Базеле. Там-то я и родился. В Базеле.

Участники экскурсии брели за нами, но, заметив нашу беседу с высоким незнакомцем, слегка поотстали. Он не обращал на них никакого внимания, только чуть развернулся, чтобы и они могли его слышать.

– Марлен, – рассказывал он, – приходила в отель на свидания со своим любовником, Ремарком.

Инстинктивно я взял на себя роль ассистента в дуэте с иллюзионистом.

– Эрих Мария Ремарк. Немецкий писатель, – пояснил я группе. – Автор знаменитого романа о Первой мировой войне “На Западном фронте без перемен”.

Все, включая незнакомца, уставились на меня в изумлении. С чего это я вдруг принялся излагать столь очевидные факты? Меня потрясло его умение вовлечь нас в свой рассказ. Мы уже были не чужаками, но напротив – старинными друзьями, которые после ужина наслаждаются отдыхом, попивая кофе или digestif . И, разумеется, мы отлично знали, кто такой Ремарк.

– Ремарк. Так вот, – продолжил он, – они были любовниками. Когда Марлен приезжала в Европу, они встречались в этом отеле. А в такого рода отелях, знаете ли, гость мог нанять музыканта или целый оркестр играть только для себя. И Ремарк пригласил моего отца с его Moonlight Serenaders сыграть в его сьюте, пока они с Марлен будут заниматься любовью.

Он оглядел нашу компанию с такой добродушной улыбкой, что никому эта история не показалась неприличной или, на худой конец, удивительной. С тем же успехом он мог сообщить, что господин Рембрандт любил по утрам выпивать свой кофе без молока, с двумя кусочками сахара.

– И там, знаете ли, была ширма. И отец с музыкантами сидели за ней, так что им ничего не было видно. И вот что по-настоящему странно…

Он заговорщицки понизил голос, как будто все сказанное до этого было самым обычным делом.

– Странно вот что. Марлен объясняет моему отцу, что Ремарк способен заниматься любовью только при одном условии. Она должна нашептывать ему на ухо слова одной песни, и шептать их, не переставая, до тех пор, пока… ну, вы понимаете. Песня эта из оперетты Франца Легара Der Graf von Luxemburg – “Граф Люксембург”, и называется она Looking at the Stars (“Глядя на звезды”). И затем каждый раз, как Марлен с Ремарком встречаются в отеле, они приглашают отца с его музыкантами в свой номер, усаживают за ширму, и те играют Looking at the Stars .

На мгновение его мысли оказались где-то далеко. Быть может, он вслушивался в мелодию этого вальса Легара? Но вот он снова вернулся к нам.

– А ведь я вас задерживаю.

Он отодвинул манжету, обнажив квадратные металлические часы, которые стали бы украшением музейной коллекции эпохи ар-деко.

– Да и сам я, увы, должен откланяться. Но это было исключительно интересно.

Он улыбнулся всей группе и нырнул в толпу, направлявшуюся к станции метро напротив.

Никто не задавал вопросов после его ухода, равно как и не выказал удивления при его появлении. Столкнуться на улице с другими писателями или художниками было обычным делом. Иногда я предлагал им задержаться на минутку и пообщаться с группой. Люди воспринимали это как часть спектакля, доказательство того, что я действительно хорошо знал город, и я не обманывал их ожиданий.

Поскольку Шестой arrondissement – это своего рода маленькая деревня, я был уверен, что рано или поздно на горизонте вновь нарисуется человек из Базеля. Спустя несколько недель я заприметил его у книжного напротив. Он склонился над коробками с новинками, выставленными на тротуаре.

Подойдя сзади, я произнес:

– Есть что-нибудь интересное?

Он как будто и не удивился. Скорее, выглядел польщенным.

– Рад вас видеть, – он посмотрел за меня. – Сегодня без компании?

– Да, я периодически беру выходной. Нужно свободное время, чтобы произвести кое-какие расследования. На тему “Графа Люксембурга”, например.

– Вот как?

– Да. Я изучил его – там нет песни под названием Looking at the Stars .

– Ну, вы же знаете, эти переводчики частенько заново переписывали стихи.

– И упоминания о Moonlight Serenaders я тоже не нашел.