Главная тайна ГРУ - Анатолий Максимов

В частности, об этом говорил весьма серьезный «эксперт шпионских дел» Филипп Найтли в своей книге «Вторая древнейшая профессия». Эту же версию по «делу» рассматривал Джеральд Шектер, крупный журналист и аналитик в области американо-советских отношений и автор пяти книг по советской тематике, в которых видное место занимает рассмотрение «дела Пеньковского». Питер Райт, английский контрразведчик из СИС во времена «дела», за сомнения в успехах коллег в «Деле» подвергался в стране «самой старой буржуазной демократии» серьезным нападкам, вплоть до попыток запретить публикацию его версии.

Если судить по конечному результату, то «дело Пеньковского» — его разоблачение и публичное разбирательство в суде, даже смертный приговор, — усилило позицию советского правительства по нескольким политическим аспектам. Первый — это компромиссное решение между СССР и США в отношении Кубы (вывод советских ракет с острова в обмен на ликвидацию угрозы военного вторжения на Остров Свободы). Выигрыш СССР заключается в том, что в «подбрюшье» Соединенных Штатов и рядом с их заповедной зоной — регионом традиционного экономического влияния остался оплот коммунизма — Куба.

Второй аспект: советский ракетно-ядерный потенциал на ближайшее время представляет реальную угрозу, с которой следует считаться (занижение показателей подтвердила, а глубокое отставание по межконтинентальным ракетам опровергла «информация» Алекса). Нашей стороной было выиграно время для создания «ракетно-ядерного щита» с использованием межконтинентальных баллистических ракет.

Наибольшую безоговорочность в предательстве Пеньковского вызывают сведения, которые он передавал на Запад. Однако более глубокий взгляд на их содержание говорит, что эти сведения были малоэффективны. Они, в частности, подтверждали уже известные данные — о ракетах на Кубе или о размещении некоторых баллистических ракет в СССР, обнаруженных американским спутником-шпионом. Разница в информации в несколько дней поднимала престиж агента и усиливала доверие к его информации. Это была тонкая дезинформационная работа.

Известно, что практика маскировки в нашей армии (у нас были даже специальные войска) в год Карибского кризиса была на высоком уровне. Снимки наших ракетных позиций, сделанные с самолета-шпиона У-2, выглядели навязчивой демонстрацией, составной частью «блефа» — «мы тайно завезли ракеты, и вот они здесь — давайте торговаться…» Эти позиции были показаны с намеренно демаскирующей целью. Зачем?

Снимки и «информация» Пеньковского выполнили свое назначение — доверие спецслужб Запада к агенту возросло, и Пеньковский выиграл как дезинформатор.

Следующий аспект — проникновение в планы противника. Пеньковский многократно (6 раз) возвращался в беседах с «коллегами» из СИС и ЦРУ к одной и той же идее — «дайте мне портативный ядерный заряд для уничтожения важных стратегических объектов в Москве». Но именно в это время нашими военными конструкторами боеприпасов велись работы по поиску возможностей создания малых атомных зарядов — мин, торпед, снарядов (об этом я знал не понаслышке, а как инженер морской артиллерии и по боеприпасам). В этой связи упреждающая практика работы госбезопасности страны должна была предусмотреть возможность провокации с «ядерными зарядами» на территории СССР, если таковыми противник располагал.

В этом случае Пеньковский выступал нашим информатором об интересах Запада, потому что советская сторона знала о зловещих американских планах, предусматривающих упреждающий ядерный удар по Советскому Союзу.

И наконец, еще один аспект. Связь с Алексом на территории Союза была организована западными спецслужбами с вопиющей безграмотностью, граничащей с пренебрежением к безопасности работы со своим агентом. А ведь Пеньковский был профессионалом — военным разведчиком ГРУ. И при этом, с точки зрения подставы, он мог выступать как компрометирующее западные спецслужбы лицо, ибо последующая демонстрация на суде его операций по связи, например, с Винном, показала глубочайший непрофессионализм тех, кто его курировал со стороны англичан и американцев. Но этого не должно (и не могло) быть! И потому напрашиваются два вывода: Пеньковский в «играх в разведку» с Винном задался целью задокументировать их «конспиративные» отношения, а Запад в подобной ситуации на грани провала «списывал» агента со счетов для придания еще большего веса ему в глазах своих правительств как ценному источнику информации в СССР.

И все же главное, на что нельзя не обращать внимание, учитывая близость «дела» к Карибскому кризису, — это совпадение в двух плоскостях: Куба и «щит».

Действительно, недоверие к работе Алекса, и с нашей стороны и со стороны западных критиков действий кураторов Пеньковского, главным образом было вызвано тем, что в 1958 году новым руководителем КГБ А.Н. Шелепиным было дано указание по изменению методов работы против Запада с акцентом на активную наступательную стратегию. При этом он ссылался на положительный опыт органов госбезопасности в 20–30-е годы и позднее, в военные годы. В 1959 году предатель — сотрудник КГБ Голицын — сообщил ЦРУ о намерении советской госбезопасности провести акции тайного влияния, назвав якобы уже разрабатываемую операцию по дезинформации Запада с участием ГРУ.

С точки зрения объективности оценки намерений Алекса в работе с СИС и ЦРУ в его биографии была Турция, где он «наследил» и как разведчик и как человек с отрицательными чертами характера. «Турецкий период» в оперативной жизни Пеньковского поддавался проверке. Как тут не вспомнить появление в Европе в 1921 году эмиссаров легендированной организации МОЦР (операция «Трест») или в 1941 году эмиссара в абвере от организации «Престол» (операция «Монастырь»)?!

Советская сторона учитывала факт подмоченной репутации СИС, которая пострадала после провалов с военно-морским атташе Весселом, нашим нелегалом Беном-Лонсдейлом-Молодым, Маклином и Берджессом из «Кембриджской пятерки» или Джорджем Блейком. СИС стремилась реабилитировать себя в глазах своего правительства, союзников по разведывательному сообществу в НАТО и перед налогоплательщиками. Наша разведка «помогла» им в «деле» с Пеньковским.

Анализ «дела» говорит о том, что к моменту появления перед западными спецслужбами Пеньковского-заявителя для советской госбезопасности необходимы были условия — фон начала крупномасштабной акции по дезинформации стратегического значения. Итогом усилий разведки могло стать следующее.

Если с самого начала у Пеньковского была роль подставы-дезинформатора, то ответ следует искать в области политики двух великих держав, проводимой в отношении Кубы, и в вопросах, связанных с проблемой контроля за вооружением.

В начале 60-х годов Советский Союз имел две большие стратегические задачи: сохранить режим Ф. Кастро на Кубе (американцы делали все возможное, чтобы его свергнуть путем переворота, и готовили мощное вторжение); разработать и увеличить выпуск межконтинентальных баллистических ракет, не вызывая подозрений Запада. При этом СССР всячески старался убедить Запад в своем отставании от США в этой области.

Подозрения о том, что Пеньковский являлся частью операции по дезинформации Запада (сведения Голицына), аргументировал еще британский контрразведчик Питер Райт. Твердо не веря в честность Алекса, он говорил: Пеньковский пришел в американское посольство как заявитель, и беседа с ним проходила под подслушивающей техникой русских. Это был ответ на вопрос, Пеньковский завербовался. Райт сомневался в разведывательной информации Алекса — слишком широкие возможности и факт передачи подлинных секретных материалов. Часть этой информации содержала сведения об известных Западу советских разведчиках, а значит, не наносила ущерба нашей стране. (В ГРУ чуть ранее Пеньковского был предатель Петр Попов, и его информация, переданная на Запад, работала на Пеньковского — Алекс был «свободен» в передаче сведений своим «коллегам» из СИС и ЦРУ).