Хромой странник - Тимур Рымжанов

Боярин, путаясь в запыленных полах своего кафтана, вышел вон. Пригладив рукой бороду, я встал, прошел к сундуку в углу комнаты, достал оттуда ящик со своими настойками, накинул овчинную безрукавку, длинные волосы подвязал плетеной кожаной тесьмой. Несколько секунд постоял перед стеной, где висело выкованное мною оружие. Брать его с собой вроде как и не требовалось, хотя, если в княжестве намечается переворот, на чьей бы стороне я ни был, всегда найдется противник. Береженого Бог бережет. Я снял со стены пояс с эстоком, на бедро повесил колчан с арбалетными стрелами, сам арбалет на широкой ленте перекинул через плечо и закрепил петлей за поясной ремень.

Выйдя во двор, застал забавное зрелище. Один из неугомонных братцев, Наум, вращая над головой огромный меч, гудящий от мощных оборотов, напоминая при этом небольшой вертолет, вытеснял за ограду возмущенно галдящую боярскую челядь, судорожно пытающуюся удержать испуганных лошадей. Тогда как Мартын, лениво помахивая кувалдой, задирал боярского слугу, упрямо не отходящего от крыльца в ожидании хозяина, удерживая его лошадь. Сам боярин только сипел, потеряв дар речи от возмущения. Вдобавок, окончательно запутавшись в своих длинных одежках, брякнулся с крыльца и непременно бы расшибся, если бы Мартын не ухватил его за шиворот и прямиком не усадил в седло. Царапнув злобным взглядом своего спасителя, боярин просипел:

– Уйми своих медведей! Дело не терпит! Поспешай! – И, оставив мне двух лошадей, убрался со своим отрядом.

– Мартын! Со мной поедешь, одевайся. Возьми хлеба и сала в дорогу, топор большой прихвати и арбалет не забудь. Наум! Остаешься на хозяйстве. Из дома ни шагу! Никого не подпускай и закрой ограду! Если не вернемся – уходи к родне!

Увидев расстроившееся лицо юнца, я подмигнул ему как можно веселей:

– Обязательно вернемся!

Мы поскакали вдогонку за отрядом боярина и вскоре, завидя пыльное облако впереди, сбавили бег наших лошадей.

Верховая езда – это, конечно, здорово, быстро, но очень травмоопасно, особенно если учесть тот факт, что в своей жизни я всего лишь пару раз сидел в седле, да и то на замученной кляче, которая не то что галопом не шла, а с трудом вышагивала по центральной аллее городского парка. После четырех часов непрерывной тряски я отбил себе все, что только можно было отбить. Ноги гудели и, казалось, выгнулись как раз по форме округлых лошадиных боков. Как я ни старался вставать в стременах, седло все равно догоняло меня и больно колотило в копчик и в пах. Боярин и его спутники были вынуждены не раз и не два останавливаться и ждать, пока я нагоню их и наконец хоть немного привыкну к седлу. Даже деревенский бугай Мартын сидел в седле куда лучше, чем я.

Под конец лошади уже утомились, а дорога поднималась в гору. Через речушку у пристани прошли мостом, стали подниматься к воротам по извилистой пыльной дороге, успевшей подсохнуть на весеннем солнышке. На нас почти не обращали внимания, порой просто без эмоций провожали взглядами, а то и вовсе будто не замечали.

Спустившись на землю у крыльца княжеского дома, я еще минуты полторы стоял, силясь разогнуться и немного придти в себя после тяжелой дороги. Солнце клонилось к закату, ветер становился холодным и колючим, оставаться во дворе больше не хотелось. Взмокший от поездки, я не хотел больше торчать на улице.

Княжеские палаты были хороши. Если прежде мне нравились даже деревенские постройки, то над палатами правителя мастера постарались на славу. Я даже представить не мог, где они нашли столько огромных сосен для стен. Такие толстенные – в диаметре не меньше восьмидесяти сантиметров на нижних венцах! Да и сам дом казался не иначе как высоткой, по современным меркам этажей в пять, не меньше. Очень качественно отделанный, с резными вставками, ставнями, окнами с толстыми цветными стеклами, оправленными свинцовым окладом. Добротный дом, рассчитанный чуть ли не на пару сотен жителей. С искусно выполненными печами, украшенными изразцами с эмалью до самого потолка. Кондовые, мощные дубовые двери с засовами, уютные и обжитые помещения, довольно приятные, нерезкие запахи, не те, что сразу бьют в нос в любой деревенской избе. Здесь чувствовался и запах благовоний, и добротной еды, и легкий аромат печного дыма, и восковой, сладкий дух от множества горящих свечей.

В больших княжеских покоях возле единственной кровати столпились два десятка людей, с тихим перешептыванием наблюдавших за князем, лежащим на настиле у печи. У изголовья князя сидел епископ Алексий, теребя в руках деревянный крест и бормоча какие-то молитвы.

Услышав хлопок двери за спиной, все присутствующие в комнате тут же обернулись и сразу же притихли. Епископ глянул на меня из-под капюшона черного одеяния и злобно прищурился.

– Вон всех гони, – сказал я боярину, – пусть останутся только те, кто знает, в чем дело.

– Епископ не уйдет, – прошептал Дмитрий мне на ухо.

– Ну и хрен с ним, пусть сидит, – ответил я в полный голос, не очень-то опасаясь, что меня услышат.

Рядом оказался запуганный парнишка, вроде и не слуга – видно, что из богатой семьи, – но я не стал разбираться, схватил мальца за шиворот и толкнул к окну.

– Иди, пострел, отвори окно, а не отворится – выбей.

Мальчишка только выпучил глаза, но без пререканий побежал исполнять что велено. Дмитрий тихонько толкнул меня в бок локтем и опять зашипел:

– Ты что, Аред! Это ж Роман, младший сын князя!

– А он что, безрукий, что ли? Окно открыть не может?!

Епископ молчал, двое слуг у печи держали в трясущихся руках икону и подсвечник. Я посмотрел на князя. Старик. Глубокий старик, которому действительно осталось недолго. Бледный, липкий от пота, вся постель запятнана кровью. Дыхание частое, поверхностное. Под глазами темные круги, рот потемнел, из носа сочится струйка крови. Я не большой специалист, но действительно очень похоже на отравление.

– Боярин, вели людям принести два десятка сырых свежих яиц, куриных или гусиных, не важно. Мартын! Ты ступай на двор, сыщи, где хочешь, кузню или гончара, добудь корзину древесного угля. И молока крынку, а то и две, если его тошнить начнет. Воды ведро. И свежую постель.

– Ты давай колдуй, Аред, я за это колдовство грех на себя возьму, – прохрипел священник искривленным от злобы ртом.

В ответ на это я только самодовольно хмыкнул и стал сбрасывать с плеча и бедра оружие. Скинул верхнюю одежду и закатал рукава рубахи.

Свой ящик с зельями я поставил на единственном столе и стал расставлять бутылки. Первым делом вынул ступку и, всыпав в нее пригоршню семян подорожника, стал толочь. Минут через пять явился Мартын с полной корзиной древесного угля. Сразу вслед за ним принесли, как я и требовал, свежие яйца и молоко. Коктейльчик я заготовил отвратный, но придется старому князю его пить, хочет он того или нет. Я не знаю, какой был использован яд. Если мышьяк, то все мои действия – мертвому припарки. Но если растительного происхождения, то возможно, что и вычухаю старика.