Верь мне - Энтони Капелла

Человек по имени Майкл, справа от меня, говорит:

– Подождите-ка. Как это работает? Вы говорили случайным парням, что вы проститутка?

Все смотрят на меня.

Поэтому я рассказываю.

Бар отеля «Рузвельт», Нью-Йорк, ночь.

Ребекка

Сколько ты когда-либо платил за женщину, Алан?

Алан

Четыреста долларов.

Ребекка

Удвой!

Алан

Ты серьезно?

Ребекка

Мне весело – вот почему я стою восемьсот долларов, но если ты передумал…

Алан

Нет, подожди. Восемь сотен… Ладно.

Ребекка

Мне нужна половина этой суммы как аванс.

Алан

(доставая кошелек)

У тебя все продумано, Ребекка?

Ребекка

Конечно. Поднимемся по отдельности. Ты – первый. И не смотри в глаза консьержу.

– Я не планировала заниматься с ними сексом, – заключаю я. – Впрочем, я все равно привыкла заниматься подобными вещами с тех пор, как работала профессиональной приманкой в юридической фирме. Единственная разница состояла в том, что теперь мне платила не жена, а муж. Он сохранял половину денег и свой брак тоже. Беспроигрышная ситуация.

Группа замерла. У Алана был монотонный голос уроженца Новой Англии – он происходил из Нью-Хэмпшира, где охота была чертовски хороша, – в то время как в голосе у шлюхи Ребекки был след дымного хриплого Юга.

Долгое молчание. Орла, кажется, встряхивается.

– Идем дальше, – говорит она. – Анна, тебе есть что рассказать?

54

– Групповая терапия показала, что вы еще не выздоровели, – говорит доктор Бэннер. – Как я и подозревал.

Слишком поздно я начинаю понимать, что попала в очередную ловушку.

– Как долго вы собираетесь меня здесь держать?

– До тех пор, пока вы не перестанете представлять опасность для других или для себя, Клэр.

– Когда же это произойдет?

– Вы делаете успехи, при этом лекарства могут ослабить непосредственные симптомы, но не решить основные проблемы.

– Так как же вы узнаете, когда я поправлюсь?

– Имеете в виду, какое поведение подскажет мне, что вы чувствуете себя гораздо лучше?

Я киваю.

– Не сомневаюсь, что если я все вам расскажу, то вы прекрасно сможете разыграть подобное поведение, – говорит доктор с легкой улыбкой. – Позвольте мне сформулировать так, Клэр: я узнаю, что вы на пути к выздоровлению, когда вы перестанете притворяться.

55

Нам нельзя было заходить в интернет, но в офисе администратора стоял старый компьютер, подключенный к сети. Я видела, что санитары проверяют «Фейсбук», когда рядом нет докторов.

Пациентам могут дать небольшую работу, чтобы хоть чем-то их занять. Я вызываюсь сортировать отходы, и это открывает мне доступ в офис. Я слоняюсь вокруг, перекладываю бумаги, подсматриваю, как именно нужно вводить пароль. Поздно ночью снова прокрадываюсь туда и вхожу в систему.

Я занимаюсь поиском «театрального расстройства личности». Появляется список ссылок, в основном психологические сайты.

Я узнаю, что театральное (по-научному гистрионное) расстройство личности – одно из психических расстройств кластера Б. Оно характеризуется постоянным стремлением к одобрению, импульсивностью, настойчивой потребностью соблазнять других, рискованным сексуальным поведением, непостоянством, манипулятивностью, поиском острых ощущений, страхом быть покинутым, пониманием значимости отношений, которых на самом деле нет, и склонностью к искажению, отвержению или неправильному интерпретированию реальности. Восемьдесят процентов диагностированных с этим заболеванием составляют женщины. Они склонны к попыткам самоубийства или повреждения самих себя. Я также узнаю, что слово «гистрионное» имеет отношение к ныне уже дискредитированному термину «истерия», который, в свою очередь, происходит от греческого слова «матка». В начале двадцатого века истерию лечили с помощью вибраторов, с тех пор, как было замечено, что страдающие – ими неизбежно были женщины – казались менее возбужденными после оргазма. За поколение до этого их просто запирали.

Другими словами, я не сумасшедшая. Может, я просто из тех женщин, которые исторически не очень нравились мужчинам-врачам.

Я вспоминаю, что сказала Кэтрин Лэтэм, когда мы впервые встретились: «Она не уверена в себе, импульсивна, эмоционально хрупка и несдержанна, не может справиться с отказом и, хотя с большим трудом пытается это скрыть, все равно жаждет одобрения как наркоман, страстно желающий получить дозу. Что я могу сказать, Фрэнк? Она – актриса».

Я помню, что почувствовала, когда она сказала: «Горжусь». Она точно знала, как играть со мной. Я должна стать образцовой гражданкой, без каких-либо признаков театрального расстройства, воплощением здравомыслия. Глядя на список еще раз, я понимаю, что мне просто нужно перестать флиртовать с Эндрю Бэннером и убедить доктора, что я такая же прямолинейная зануда, как он сам. Тогда, возможно, он и отпустит меня.

56

– Делаешь успехи, – признает Бэннер на следующей консультации.

– Значит, меня освободят?

– Мне бы не хотелось так скоро менять лекарства, Клэр. Именно эта комбинация препаратов требует пристального наблюдения за вами. Я буду рекомендовать оставить вас с нами немного подольше.

Как бы я ни была разочарована, держу ухо востро. Я даже не знала, что у меня будет слушание по пересмотру срока нахождения в больнице.

– Что ж, как вам будет угодно, – кротко отвечаю я.

В тот вечер я вернулась к компьютеру и занялась изучением процесса о принудительных мерах медицинского характера. Получается, что спустя шестьдесят дней больница должна обратиться в суд – подтвердить свое разрешение держать меня здесь. Согласно одному из найденных мною веб-сайтов: «Вы должны быть уведомлены, когда такое заявление подано, и вы имеете право возражать и быть представленными юридической службой психического здоровья или собственным адвокатом».

На мгновение у меня возникает видение – я стою перед судьей и произношу длинную драматическую речь, которая изменит все в моем деле. Я веду себя достойно и вежливо, но внутри горю решимостью. Как Шарлотта Ремплинг в «Вердикте».

Я

Мы здесь сегодня, чтобы защищать не человека, Ваша честь, а принцип. Принцип естественной справедливости.

Затем я отбрасываю эту мысль. Эти фантазии доказывают, что мое состояние не особо и улучшилось.

Это как уловка–22[18]. Если я выгляжу лучше, то, должно быть, из-за сильных лекарств, поэтому я должна остаться здесь. Если я не выгляжу лучше, то мне нужно больше сильных лекарств, поэтому, опять же, я должна остаться здесь. Я хочу кричать от несправедливости всего этого.