Соперницы - Ольга Карпович

— Ты нашел сына, а я, похоже, потеряла, — с нервным смешком пошутила она. — Мальчишка совсем от рук отбился. Подозревает меня в чем-то, требует правды. Видишь, ночевать не явился — все в знак протеста, конечно.

— А ты… Что ты говорила ему об отце? — осторожно спросил Евгений.

— А что я могла сказать? — Она подняла руки, поправляя волосы у зеркала, тонкие белые пальцы быстро мелькали среди глянцевитых темно-каштановых прядей. — Он думает, что его отец — Фабрицио, мой покойный муж. До недавнего времени эта информация его устраивала и лишних вопросов он не задавал. А теперь отчего-то решил доискиваться до истины.

— Но теперь ты скажешь ему? Мы скажем!

— Не знаю, — она вдруг прикрыла лицо руками, как подкошенная, опустилась на низкий пуфик.

Заколка отскочила, и волосы темной волной хлынули на плечи, скрыли лицо. Евгений склонился к ней, сжал ладонями покатые плечи.

— Ты что?

— Я боюсь! — Она вскинула голову, ожгла его влажными темными глазами. — Я боюсь потерять его… Ты не понимаешь, для него я — почти святая, идеальная женщина без недостатков. И вдруг он узнает такое — про нас с тобой, про мой арест, про тюрьму… Это потрясет его, и он отвернется от меня… А я не могу этого допустить. Тебе, наверно, сложно будет поверить, но Эдвард — все для меня. Все остальное — мое положение, известность, деньги — не имеет никакого значения, если его не будет рядом со мной.

— Перестань! — он коснулся губами ее виска. — Он не поступит так с тобой. Он поймет… Мы объясним ему!

— Поймет? Ты сам многое понимал в восемнадцать лет?

— Но ведь он твой сын! — с убежденностью возразил Евгений. — А значит, в нем наверняка есть способность к сопереживанию, к милосердию. Ты просто не могла воспитать его другим!

Светлана недоверчиво покачала головой:

— Боюсь, ты слишком высокого мнения о моих педагогических способностях.

— Но пойми, это придется сделать. Ты ведь сама говоришь, что он начал что-то подозревать, замучил тебя вопросами. И потом… как ты объяснишь ему мое появление? Если, конечно…

Он замолчал, смешавшись. Все эти часы они, словно сговорившись, избегали разговоров о будущем. Что произошло между ними? Просто короткая вспышка, дань ностальгии? Или наконец свершилось то, чему давно суждено было случиться, и теперь они останутся вместе, уже навсегда? Они на мгновение сошли с ума, теперь же пришло время трезво взглянуть на вещи. Она — знаменитость с мировым именем, он — нищий, никому не известный художник. Когда-то, тысячи жизней назад, их любовь не выдержала все сильнее ощущавшейся разницы в социальных статусах. Правда, они были тогда очень молоды, вспыльчивы, бескомпромиссны. Не желали ничего понимать и прощать. Кто знает, возможно, если бы им выпало встретиться взрослыми, состоявшимися людьми, может, все получилось бы по-другому. Может, они не наворотили бы столько… А может, не сказали бы друг другу и пары слов…

И вдруг — немыслимый подарок небес, второй шанс. Возможность все переиграть и исправить. Обрести семью, потерянную многие годы назад. Восстановить веру в самого себя. Да, пропасть между ними еще расширилась, стала просто-таки бездонной, но ведь и они сами повзрослели, стали мудрее, терпеливее, милосерднее. Может быть, на этот раз им удастся перешагнуть ее? А помочь в этом, наверное, сможет пока почти незнакомый Евгению длинный вихрастый юноша с бесхитростным прямым взглядом зеленоватых глаз…

— В общем, я думаю, мы должны сказать ему правду, — закончил Евгений.

Света качнула головой, решительно поднялась на ноги:

— Я все же полагаю, прежде всего мы должны его найти!

* * *

Когда я проснулась, было уже поздно, в маленький круглый иллюминатор давно ввалился жаркий день. В каюте удушливо пахло жареными курами из ресторана на верхней палубе. Эд дремал рядом, трогательно разметав медные кудри по тощей подушке. Откинувшись навзничь, он занял почти всю поверхность узкой койки. Вечером нам как-то удавалось уместиться на ней вдвоем, ночью же мой мальчик, не привыкший к спартанским условиям, забылся и почти вытеснил меня на пол. Я кое-как балансировала на краю полки, отчего-то не решаясь толкнуть его в бок, заставить потесниться. Подтрунивала над собой: «Ты совсем, я вижу, поехала головой, дорогая? Трясешься над ним, как над сокровищем, оберегаешь сладостный юношеский сон, трепещешь и раскисаешь, глядя на золотистые веера мирно опущенных ресниц? Вот дура!» И, несмотря на собственный непобедимый цинизм, до самого утра боялась сделать резкое движение, чтобы не разбудить моего уснувшего мальчика, впервые испытывая радость заботиться о ком-то, отдавать, не ожидая ничего получить взамен.

Уже под утро Эду снова приснилось, что меня кто-то похищает, и он, не разжимая век, бросился меня спасать. Схватил, стиснул обеими руками, притянул к себе, что-то неразборчиво бормоча. Как будто даже во сне он боялся потерять меня. Уткнувшись носом в его плечо, я задремывала. Упиваясь удивительным чувством защищенности, отгороженности от недружелюбного внешнего мира, сознавая, что, какая бы опасность мне ни угрожала, мой золотой мальчик спасет меня.

И вот теперь я проснулась от дробного стука в дверь. Вскочила с постели, на ходу натянула футболку Эда и открыла. На пороге стояла Стефания.

— Доброе утро, — начала она, — Алена, вы когда в последний раз видели Эда? — и вдруг осеклась, уставившись на мою футболку.

Я опустила глаза. Черт знает что сделалось со мной вчера. Почему я поддалась его настроениям и решила, что нам и в самом деле не стоит ничего скрывать? Что он там вещал накануне? «Мы не делаем ничего плохого! Мне надоели эти тайны. Пусть все узнают. Нам никто не сможет помешать». Блин, и ведь казалось же убедительным. Правда, что ли, от любви люди глупеют?

Ну что ж, теперь он своего добился. Посмотрим, надолго ли у него хватит пороху. А что, если он сейчас сдуется и, поджав хвост, убежит за матерью? Даже думать об этом не хочу!

— Так, — угрожающе, медленно произнесла Стефания.

Вот и все. Прощай, моя поездка в Рим…

И, словно специально, чтобы довести сцену совсем уж до водевиля, на койке заворочался Эд. Он потянулся, зевнул, сел на кровати и, увидев мать, поспешно натянул на себя простыню.

— Что ты здесь делаешь? — металлическим голосом отчеканила Стефания.

Эд довольно быстро нашелся.

— Мам, — поморщился он, — давай без этих мелодраматических вопросов. Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я здесь делаю.

— Алена! — Стефания обернулась ко мне, кипя праведным гневом. — У нас ведь был с вами разговор в первый день. Мне казалось, мы поняли друг друга.

— Был, — покаянно кивнула я. — Но, понимаете, бывают такие ситуации, когда… Словом, когда все благие намерения летят к черту…

— Мама, — вклинился Эд, — я давно хотел все тебе рассказать. Мне надоели эти глупые прятки. Алена — моя жена.

Холеное породистое лицо примадонны передернулось.