Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

— Папочка, кто мне звонил?

— Сейчас, сейчас, дочка, — отзываюсь я. — Только очки найду. У меня здесь все записано. Вот нашел. Разрешите доложить?

— Докладывайте.

— Значит, так. Тебе звонили: Алик, Женя. Альберт. Виктор Михайлович, Арсений, Автандил, Костя, Семен, Гелий Терентьевич, Игорь Тимофеевич, Кирилл, четыре Андрея, пять Владимиров — уф! Дай дух переведу, — Макар, Юрий, Геннадий, Лазик, Борис, еще раз Борис, Вениамин, Аркаша, Григорий, Максим, потом какой-то Вербилкин, имени не назвал, и еще трое, но они в трубку не отозвались, а просто дышали.

— Кто дышал, ты не установил?

— Двоих установил. Один — это Артем, второй — Виталик. Третий же кто-то незнакомый, видимо, в первый раз звонит.

— А про первых двоих ты уверен, что это они дышали?

— Помилуй, доченька, конечно, уверен. Кстати, скажи Виталику, чтобы сходил к терапевту, у него, по-моему, простуда. Дыхание тяжелое, прерывистое, есть хрипы.

— Какие еще происшествия?

— Еще двое тут под окнами паслись, — докладываю я.

— Папочка, что за выражения?

— Ну не паслись — дежурили, — спешу я поправиться. — Я высунулся и крикнул, чтобы они не ждали, потому что ты сегодня будешь поздно.

— А они что?

— Один крикнул мне, что уходит на полгода простым матросом на рыболовном судне и что ты еще пожалеешь о нем.

— Так, дальше!

— В большой комнате окно разбито запиской.

— Как запиской?

— В записку был камень завернут. Очень трогательно написана. Стиль хороший. И автор симпатичный молодой человек. Ужасно извинялся, а потом привел стекольщика, стекло вставили.

— Еще что-нибудь есть? — спрашивает моя дочь.

— Больше ничего, доченька.

— Продолжайте наблюдения!

— Есть продолжать!

Трудно, ох трудно быть отцом взрослой дочери.

Ход катушкой

Часто Кукирев заходит к Евгению Ивановичу, и тогда они садятся за шахматы.

— Кажется, в прошлый раз я играл белыми, — говорит Евгений Иванович. — Теперь мои — черные… Маша, Маша, ты не видела, куда подевался слон?

На этот зов из кухни появляется жена Маша.

— Тебе, когда ты подметала, слон случайно не попадался? — спрашивает Евгений Иванович.

— Нет, не попадался.

— Куда же подевался слон? — шепчет себе под нос Евгений Иванович. — Ну, ничего, мы его заменим спичечным коробком. Вот так. Это будет слон.

— А коня чем мы заменим? — интересуется Кукирев.

— Коня? Неужели и коня нет? Ладно, вместо коня мы поставим вот эту катушку для ниток.

— Туг еще нету двух пешек, — замечает Кукирев.

— Двух пешек, двух пешек, — озирается Евгений Иванович в поисках подходящих предметов, которые могли бы заменить недостающие фигуры. — Вместо пешек будет это. — И он ставит на пустые клетки крышку от пузырька с чернилами и пуговицу от своего зимнего пальто.

— Я вижу что у вас, Евгений Иванович, еще ладья отсутствует, — говорит Кукирев.

— Ладья? — приходит в замешательство Евгений Иванович. — Да, действительно, нет ладьи. Маша, Маша!

— Что еще? — спрашивает жена, выходя из кухни.

— Ты не находила ладью?

— А что это такое?

— Это такая шахматная фигура. Такая кругленькая, похожа на башенку.

— Нет, не находила.

— Ладно, мы сейчас что-нибудь придумаем. Вместо ладьи будет это. — И Евгений Иванович ставит на доску круглую ручку от радиоприемника, которую никак не соберется приспособить на место. — Начнем?.

— Начнем, — говорит Кукирев и делает первый ход.

— …Когда я на почте служил ямщиком, — затягивает Евгений Иванович и тоже делает ход.

— …Не кочегары мы, не плотники, — поет Кукирев, двигая фигуру,

— …Был молод, имел я силенку, — поет Евгений Иванович, тоже двигая фигуру.

— …И сожалений больше нет, — поет Кукирев.

— Позвольте, позвольте, чем это вы съели моего ферзя? — прерывает пение Евгений Иванович.

— Как это чем, катушкой для ниток.

— Простите, это какая у нас фигура?

— Это у нас, кажется, конь.

— Ах, конь. А я думал, ладья. Ну что ж, играем дальше… И крепко же, братцы, в селенье одном… — поет Евгений Иванович.

— …А мы монтажники-высотники, — поет Кукирев.

— …Любил я ля-ля-ля девчонку.

— …И с высоты вам шлем привет. Вам мат, Евгений Иванович.

— Где мат? Почему мат? Я не вижу никакого мата.

— Нет, вот этой катушкой и вот этой ручкой от радиоприемника.

Так они играют еще долго. Кукирев и Евгений Иванович. А ночью Евгению Ивановичу снится счастливый сон. Будто он выигрывает у Кукирева, эффектно жертвуя кисточку для бритья и делая ход солонкой, которая почему-то ходит буквой «твердый знак». Евгений Иванович улыбается во сне.

Пуговица

Выйдя из дома, Федот Петрович заметил, что пуговица на пальто еле держится.

«Две недели прошу пуговицу пришить, — думал Федот Петрович, шагая на работу. — Умоляю! Чуть ли не на коленях стою. Ведь не что-нибудь прошу, а пуговицу!»

Федот Петрович вдруг почувствовал себя таким одиноким, заброшенным и несчастным, что ему стало до слез жалко себя.

— Гражданин, пуговицу потеряете! — заметила какая-то женщина и сочувственно посмотрела на Федота Петровича.

«И потеряю! — подумал Федот Петрович с каким-то сладостным и мстительным чувством. — Вот потеряю, узнает тогда! Спохватится! Но будет уже поздно!»

Придя на службу, Федот Петрович вежливо поздоровался с Еленой Сергеевной и стал аккуратно развешивать на плечиках пальто.

— Федот Петрович! — сказала Елена Сергеевна. — Посмотрите, что же это у вас? Пуговица совсем на честном слове держится. Дайте-ка я вам пришью.

— Право, и не знаю. — застеснялся Федот Петрович. — Не хотелось бы вас затруднять. — Ну уж, какие хлопоты!

— Давайте, давайте, — властно сказала Елена Сергеевна. — Нечего стесняться.

И Федот Петрович сдался. Все было у этой хозяйственной женщины: и наперсток, ножницы, и нитка с иголкой…

— Ох, уж эти мне мужчины! — рассуждала Елена Сергеевна, ловко орудуя иголкой. — Такие беспомощные. Как дети! Оставь их одних без заботливого женского глаза, ведь пропадут!

Федот Петрович смущался и краснел. Сколько нерастраченной нежности в ней, — думал он, наблюдая за работой Елены Сергеевны. — Как трогательно упала на лоб эта прядка волос. И очки совсем не портят ее лица. Совсем даже наоборот…»

Домой Федот Петрович возвращался в сентиментальном расположении духа и все вспоминал этот маленький эпизод рабочего дня.

Открывая дверь, Федот Петрович услышал стук молотка и голос жены:

— Чуть-чуть повыше, Иван Иванович. Вот так хорошо! А то мужа не допросишься прибить вешалку И потом, он у меня такой неловкий. Начнет прибивать, по руке тяпнет. И не знаю, что бы я делала без такого соседа, как вы.

Федот Петрович остолбенел.

Бабочка в метро

Каким-то чудом в вагон метро залетела бабочка. Она облетела схему движения поездов и присела отдохнуть на лацкан пиджака к гражданину, читавшему «Советский спорт». На лацкане она тут же стала похожа на орден Бабочки, только что учрежденный.

Это было так неожиданно — бабочка в метро, что сначала все раскрыли рты, наблюдали за