Хищники с Уолл-стрит - Норб Воннегут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поглядев на ноутбук Чарли, я пробормотал под нос:
– Да, кореш, легких путей ты не ищешь.
Мучительно тормозная операционная система Windows насмерть застряла на диалоговом окошке, требующем ввести пароль. Я испробовал «ПК» и «Провиденс», по альма-матер Чарли. Без толку. Попробовал его день рождения, потом день рождения Сэм. Без толку. Я даже попробовал имена собак – Ун, Де и Труа, пустив в ход дюжину разных перестановок. По-прежнему без толку.
Мне нужен компьютерный гик, чтобы хакнуть его.
Энни принесла яичницу с беконом и сыром, а заодно пузырек «Адвила».
– Прими две таблетки и звякни мне около одиннадцати.
Она никогда не признается, если ее что-то грызет. Но я все равно вижу.
«Пицца», «болоньезе» и прочие любимые блюда Чарли не сработали. Диалоговое окно «Форточек» оставалось пустым. Ничего.
Вот тут-то и влез телефон. Бетти Мастерс позвонила первой.
– Ты получил мой факс? – с ходу поинтересовалась она.
– Спасибо. Я как раз собирался тебе звонить.
– А что у тебя с голосом?
– Пара бокалов вчера вечером.
– Похоже, ты оставил голосовые связки в рюмке.
Представив 150-ваттную улыбку Бетти, я начал нашаривать свои солнцезащитные очки.
– Прелестно. Я как раз просматривал твой факс. Ты, часом, не получала от Чарли второй финансовый отчет? Должно быть два.
– Не думаю. Посмотрю еще раз.
Повесив трубку, я напечатал «фонд фондов» одним длинным словом без пробелов в диалоговом окне Windows. Ничего.
Следующим позвонил Алекс Романов, самозваный святой покровитель умопомрачительной доходности.
– Я рад, что ты помогаешь Сэм, – сказал он. – Меня не просветишь, Гровер?
От этого вопроса меня прямо скорчило. Может, дело было в интонациях Романова – снисходительных, диктаторских, похмельно-тошнотворных. Может, дело в его успехе, в том, как назойливо он хвастается своими трехзначными доходами.
Халек часто предсказывал, что Романов погорит. «Риск его погубит. Невозможно делать трехзначные цифры и не споткнуться. Когда-нибудь, где-нибудь, не знаю как. Просто знаю, что это случится».
Как бы то ни было, но я отреагировал на Романова так, как всякий финансовый заправила обращается с претендующими на роль альфа-самцов.
– Тебе что-нибудь известно о судах по наследственным делам? – выпалил я достаточно любезным тоном, но заранее зная ответ.
– Немного, – признался он.
Я улыбнулся, смакуя первую кровь в стычке между двумя эго с железными яйцами, схлестнувшимися в чистом поле.
– Вообще-то докладывать особо не о чем.
– Но, – продолжал Романов, – у меня под рукой легионы юристов. – Перевод: «У меня денег больше, так что не толкай мне свое фуфло про суд по наследствам». Он помолчал, чтобы придать своим словам больший вес. – Позвони мне ближе к концу недели и расскажи, как продвигаешься.
Это еще что значит?
Я напечатал в диалоговом окне «олух» и «мудак». Ничего.
Потом позвонил Фитцсиммонс. И начал с того самого места, на котором прервался в воскресенье.
– Насчет этого фонда фондов, – сказал он. – Вы когда-нибудь рекомендовали Чарли Келемена клиентам?
Опасность, Уилл Робинсон.
– А почему вы спрашиваете?
– Вы фондовый брокер, – ответил он. – Ваш брат ведь этим занимается, верно?
Ваш брат?
– Прежде чем представить клиентов финансовым управляющим, СКК собирает сведения о них, – растолковал я. – У нас специальная команда людей, исследующих стили инвестирования и методы работы. Я не порекомендую ни одного управляющего, пока расследование не будет проведено с надлежащей тщательностью.
– А я думал, это было дело жертвы, – откликнулся Фитцсиммонс. – В смысле надлежащая тщательность.
– А это и было его делом. Но как Чарли собирал сведения о своих хеджи, так и мы собирали бы сведения о «Келемен Груп».
– Усек, – подвел Фитцсиммонс черту. – Жертва… – начал он.
– Перестанете вы его так называть?
– Вы с мистером Келеменом поддерживали тесные отношения.
– Лучшие друзья, – подтвердил я.
– И я об том. Вы никогда не рекомендовали его кому-либо из ваших клиентов?
У Фитцсиммонса таки есть жилка топ-продюсера. Он напирает, пока не добьется желаемого.
– Детектив, чего вы хотите? У вас есть какие-то основания считать, что я прислал реферала? А если и так, вам-то что за хренова важность?
– Мы исследуем ситуацию под всеми углами, – рявкнул он в ответ.
Уклончиво.
– Только не говорите, что никогда не говорили о делах, – стоял офицер на своем.
* * *
В прошлом году как раз в канун Рождества мы с Чарли смаковали сандвичи с карнитас и «Пино гриджио» в «Вирджилс Барбекю» на Западной 44-й стрит.
– Почему бы тебе не перейти в «Келемен Груп»? – спросил он. – У тебя грандиозный список контактов. А мне нужны люди для роста бизнеса.
– Чарли, не знаю, что и сказать.
– Просто скажи «да», – подбодрил он. Его безупречно белоснежная улыбка, плод регулярного отбеливания, обеспечила бы в тот момент заключение любой другой сделки. – Гроув, в этом мире есть угодники. А есть потребители. Мы с тобой угодники. Из нас вышла бы офигенная команда.
Отставив свой бокал, я уставился на кисти своих рук – они выглядели хилыми – и негромко обронил деликатный намек, понять который мог только мой лучший друг.
– Я еще не готов.
– Да не впаривай ты мне это дерьмо! – вскинулся Чарли. От его улыбки не осталось и следа.
Эта вспышка, столь внезапная и враждебная, заставила меня вытаращить глаза. Но я быстро оклемался.
– Может, нынче самое время осадить коней, приятель. – По-чарльстонски это означает: «Шел бы ты куда подальше».
Пропустив мое предупреждение мимо ушей, Чарли ворвался на запретную территорию.
– Нью-Хейвен тут ни при чем.
– Говорю тебе, Чарли…
– Это совсем другое, – перебил он, брызгая слюной, науськивая на меня свою нежеланную проницательность. Глаза его сверкнули огнем понимания. – Ты боишься. Так ведь? – риторически спросил он. – У тебя нет запала. Ты начинаешь верить во все эти консервативные бредни, которые скармливаешь своим клиентам.
Слова Чарли угодили прямо в цель. Он знал. Несмотря на всю мою внешнюю браваду – «Уолл-стрит то» и «Уолл-стрит се», – он знал. Я перестал пытать судьбу с момента той самой катастрофы под Нью-Хейвеном. Не допускал риска ни в чем. Он знал. От его проницательности я почувствовал себя слабым и уязвимым, отнюдь не финансовым титаном. Спасая чувство собственного достоинства, я сказал: