На грани серьёзного - Дарья Сойфер

– Что мне делать? – Она с надеждой заглянула в лимонные глаза, тщетно разглаживая курчавую шерсть. – Соглашаться или нет?

Кот, как и следовало ожидать, молча смотрел на нее. Если бы она спросила совета, стоит ли содрать обои, опрокинуть фикус или сожрать провода от системного блока, тут, может, он и подсказал бы что-то умное. Но в мужиках Линукс совершенно не разбирался.

Дело было слишком деликатным, чтобы спрашивать совета у кого-то постороннего. Даже у Липкиной. И уж тем более – у мамы. Потому что слишком стыдно, когда на секс с тобой мужчина может согласиться только в качестве одолжения. Когда тебя оценивают не как женщину, а как потенциальный инкубатор. Родителям она понравилась! Это прямо вторая строчка в хит-параде приятных вещей, которые она услышала за год. На первом месте – «Ну, зато эрозии я у вас не вижу» от Умы Тагировны.

Кстати, о Тагировне. Ее Кира больше посещать не собиралась. С последнего приема прошло достаточно времени, чтобы понять: это была классика вокзально-цыганского развода. Надавили на больное, испугали самым страшным – и схватили тепленькой. И Кира, вся из себя умная и независимая, с разинутым ртом купилась на фразу «Девочка-девочка, хочешь леденец и покататься в дядином фургоне?». И даже бог с ними, с деньгами. Она ведь чуть не прыгнула в постель к неизвестному мужику, чтобы не опоздать на поезд материнства!

Не умеет наш народ обращаться с медиками. Кира была этому стотысячным подтверждением. Сначала высиживала проблему дома, потому что от врачей одни хлопоты и вообще, коновалы они все. Авось пройдет, а если не пройдет – когда ласты склеишь, так и так все равно будет. Зато уж если дошла до клиники, поверила первому же человеку в халате. Не убедившись, доктор ли это вообще или гардеробщица. И кого винить в собственной глупости?

Наученная граблями платной медицины, Кира решила действовать по-умному. Обратиться в научно-исследовательский институт акушерства и гинекологии. Потому что если там нет грамотного специалиста, то его нет в природе, как единорогов или мужчин с благими помыслами.

Поэтому на следующей же неделе Кира выбрала день, встала пораньше, готовая к телефонному сношению с регистратурой НИИ. Автодозвон – для слабаков. Здесь требовалось искусство внезапности. Набирать номер не раз в три секунды, а импульсами. Чаще, реже… Не так просто вклиниться в плотную вереницу бабулек, диктующих номер полиса.

Институт недаром сохранил за собой особый статус. В поликлинику через Интернет теперь может записаться каждый, а вот по старинке дозвониться, подкараулить регистраторшу, вовремя подъехать за талончиком и прийти с целым списком странных принадлежностей – это было сродни сложному обряду инициации. Только прошедший посвящение драконами регистратуры мог рассчитывать на прием профессора.

Профессор Штейнберг, к которому таки прорвалась Кира, сильно напоминал лягушонка. Невысокий, с короткими кривыми ногами и аккуратным округлым брюшком, которое казалось накладным при всей его тщедушности. Образ добавляла отполированная лысина, щедро усыпанная пигментными пятнами, и жидкие усики. Глаза профессора смотрели в разные стороны, и Кира никак не могла сообразить, на какой именно глаз ей ориентироваться при разговоре.

Видимо, в науку этот человек пошел, потому что в роддом ему был путь заказан. Иначе бы резко подскочила статистика преждевременных родов. Кире и самой резко захотелось сбежать, едва она распахнула дверь. Что-то маниакальное виделось ей в дряблом лице врача. Но мама ее учила: внешность в людях не главное. И поборов инстинкт самосохранения, Кира взяла себя в руки и переступила порог кабинета.

Если не считать некоторых странностей, которыми сопровождался осмотр, доктор Штейнберг внушал доверие. Рассуждал неспешно, здраво и, что самое важное, терпеливо разжевывал Кире, как функционирует ее организм. Общением с пациентами он, судя по всему, пресытиться не успел. Или в нем просто умер великий педагог.

– Какие яичнички, – он любовался снимком УЗИ, как будто это была картинка из запретного журнала для взрослых. – Видите ли, Скворцова, каждый цикл в рабочем яичнике созревает несколько фолликулов. Один из них, самый большой, называется доминантным, лопается, и происходит овуляция. В вашем случае об истощении говорить, конечно, рано. Да, некоторый гормональный дисбаланс, судя по анализам, имеется, но все поправимо. Я одного не понимаю: как вы могли согласиться на стимуляцию, если вам уже говорили об истощении? Вы рисковали либо лишиться последнего резерва яйцеклеток, либо попросту заработать кисту. Скажите, в какой клинике вы наблюдались?

– Там написано, – Кира кивнула на выписку.

Сама она бы не вспомнила длинное составное название, заканчивающееся на «-мед».

– Девочка моя… – протянул доктор Штейнберг с такой интонацией, что на мгновение Кире снова показалось, что он – гнусный маньяк. – Ну в вашем-то возрасте! Неужели вы не могли хотя бы убедиться в репутации клиники?…

Доктор Штейнберг назначил новое лечение, сказал, что дает организму отдохнуть.

– В этом цикле мы не будем стимулировать ваши яичнички. Им надо набраться сил. И уж тем более такими грубыми и морально устаревшими препаратами. Я удивлен, что его еще назначают в современных клиниках! И все же я порекомендовал бы вам отслеживать овуляцию. Обязательно ведите график температуры, как я вам объяснил, и не теряйте время зря, – он гаденько усмехнулся, и Кире снова нестерпимо захотелось обороняться и бежать, а рука сама собой нащупала в кармане самый длинный и острый из квартирных ключей. – Мы можем только предполагать, какой момент будет благоприятным, но все же человеческий организм живет своей жизнью. И если вы не хотите упустить шанс стать мамочкой, используйте каждую возможность.

От врача Кира вышла в смешанных чувствах. С одной стороны, чувствовала себя непроглядной тупицей, что согласилась на лечение у Тагировны, с другой – была рада, что диагноз ее не превратился в приговор. Да, Киру не радовало, что каждое утро ей придется встречать с градусником в заднице, потому что иных методов доктор Штейнберг не признавал. Но, по крайней мере, теперь она знала, что сделала все возможное. Прошла через огонь, трубы и именитого профессора со странной любовью к яичникам, после которой даже фанаты женских ступней перестали казаться Кире психопатами. И, похоже, если стараться надо каждый месяц, то на первое время услужливый Эрик – ее единственный вариант.

Разумеется, сразу радовать Саакяна Кира не стала. И ей требовалось время, чтобы свыкнуться с этой мыслью, да и ему полезно было хоть раз не почувствовать себя супергероем и последним шансом заблудшей женщины. Хватило с него радости от успешного отбора в «Большом стендапе». Попал не к кому-нибудь, а к самому Гароеву! Наставнику шоу и одновременно продюсеру. Уж если он оценил Эрика, то впереди Саакяна ждет будущее, полное славы и поклонников. Не то чтобы Кира завидовала, но считала, что даже в радости у человека должна быть мера.

Если не считать интимных свиданий с градусником по звонку будильника, Кира старалась не увлекаться планированием беременности. Несколько часов на женских форумах научили ее: стать «овуляшкой» легко, но не всем дано вернуться обратно. Как с укусом оборотня. Один раз начнешь тему: «Девочки, у меня в начале цикла почему-то упала температура…» – и все. Дальше только истории о зачатии после святого источника или спринцевании настоями китайских трав. Кира видела этих женщин в коридоре НИИ. Безумный взгляд, пугающая потребность всех окружающих теток называть девочками и затюканный, заезженный и выдоенный до капли муж под рукой. Видимо, их водили за собой на случай внезапной овуляции. Как будто мог сработать внутренний таймер, и сразу: