Школа выживания - Марина Ефиминюк

Я прекрасно знала, что в гневе не стоило браться за магию — все равно или не получится вязь, или придется переделывать, однако из упрямства (зря, что ли, устроила переполох) вытащила из стола ящичек с деталями. За спиной перешептывались парни, и приходилось делать вид, будто на меня напала внезапная глухота.

— Все девушки раз в месяц на людей кидаются.

— Почему?

— Создайте тишину! — не оборачиваясь, рявкнула я.

— Видишь? Даже такие тихони, и те звереют.

— Может, называть ее «буйная Лерой»?..

Те люди, кто считал, будто склоки и сплетни случались только в женских коллективах, никогда не сидели в одном кабинете с тридцатью парнями, любившими помериться длиной магического стило.

Стараясь справиться с раздражением, я заставила части миниатюрной конструкции подняться над столом и попыталась их соединить в правильный узел.

— Она Голубая кровь? — зашипел кто-то из новеньких.

— А ты думал, они только в Королевскую Академию поступают? — отозвался другой.

— Так они, правда, светятся? Охренеть!

Детали со звоном осыпались на стол. Застонав, я растерла горящее лицо ладонями.

— Заткнитесь, дамы! — рявкнул староста. — Учиться мешаете!

Встретившись с ним взглядом, я благодарно кивнула.

Части снова поднялись в воздух. Они перемещались под разными углами, отскакивали друг от друга, точно однополярные магниты. Руны, нанесенные на поверхность, сплетались в вязь, никак не желавшую пробуждаться. Я была готова сдаться, но вдруг у меня на глазах части стали заворачиваться буравчиком, быстрее и быстрее. Усмирить их не выходило, детальки сминались и крошились. Из символов вырывалось кроваво-красное свечение, не имевшее ничего общего с Истинным светом.

— Проклятье! — прошипела я, начиная впадать в панику. Магия точно взбесилась. Любой пасс руками, не замедлял, а ускорял верчение и раскалял воздух.

Еще секунда, и детали разлетелись облаком черного пепла. Волна ударила мне в лицо, едва успела прикрыться. Пока я надрывно кашляла, народ зачаровано рассматривал кружение крупных хлопьев, похожих на черный снег…

Точно в полусне я добралась до кабинета университетского здравника. Первым делом, не успев умыться, отправила записку к Валентину, а потом долго терла лицо и руки щипучим хозяйственным щелоком. Часов в закутке, где стояли три узкие, застеленные простынями койки, не было, и время тянулось бесконечно. Казалось, мне пришлось прождать полдня, но когда Тин появился, даже занятие не успело подойти к концу.

Лучший друг ворвался в университетскую здравницу и, увидев меня, сгорбившуюся на кровати, остановился, точно прирос к полу. Выглядела я жалко, как бездомный котенок, случайно спасенный из пожара. Волосы и брови опалило, одежду посекло мелкими прожженными дырочками. Под ногтями чернели полумесяцы, отмыть грязь в ледяной воде не удалось.

— Лерой… — у Валентина сел голос, и он кашлянул прежде, чем спросить:

— Ты ранена?

Чувствуя, как к горлу подступает комок слез, я отрицательно покачала головой.

— Ты в порядке? — тихо вымолви он.

И я снова покачала головой, а потом выдохнула:

— Нет.

— Ты написала в записке, что в лаборатории случился взрыв.

— Меня перестает слушаться магический свет. — Самой стало страшно, как безнадежно прозвучал высказанный вслух приговор.

Тин побледнел, во взгляде появилось замешательство, как во время погребальной церемонии, когда сжигали тело моей матери. Костер полыхал, я рыдала, а Валентин не понимал, нужно ли что-то говорить или нужно молчать. И теперь он точно бы мысленно представлял меня, сгорающую в том самом пламени. Уже хоронил.

Пауза длилась так долго, что, вероятно, другим стало бы неловко.

— Так было… — наконец, вымолвил он, но все равно осекся.

— Да, именно так было у мамы.

В четыре шага Тин преодолел разделявшее нас расстояние и, схватив меня в охапку, так крепко прижал к себе, что стало трудно дышать.

— Ты волнуешься раньше времени.

— Она меня убивает. Темная руна меня убивает! — мой голос истончился.

Сдерживать слезы всегда оказывается сложнее перед тем, кто понимает величину твоего страха.

— Не решай за здравника, — выдохнул он. — Все будет хорошо.

Мы оба знали, что в его словах имелась только крошечная капля правды.

— Разве можно так расплачиваться за одну совершенную глупость? Это нечестно, — прошептала я, хотя прекрасно понимала, что дело не в коротком скольжении в Абрис. Жизнь наказывала меня за встречу с темным паладином, за непонятные чувства к нему, за ломившее от тоски сердце. Таких, как Кайден, с детства учли убивать таких, как я. Видимо, для этого не всегда был нужен меч.

Не знаю, сколько мы простояли, тесно прижавшись, но вдруг дверь тихо отворилась. На пороге появился Оливер. Взгляд остановился на нас с Тином, застывших в объятиях. В лице мелькнуло странное выражение, и он вышел, не произнеся ни слова.

Несмотря на дорогую мебель, шелковую ткань на стенах и дубовый паркет, кабинет здравника все равно пах лечебницей. В воздухе веяло валерьяновой настойкой. Может, каждый раз, когда очередной пациент узнавал, что с его магическим даром творилась какая-нибудь дрянь ему требовались успокоительные капли?

Сидя перед массивным столом, я пыталась справиться с напряжением и стискивала колени, чтобы не трясти ногой и не выстукивать каблуком по полу. Кажется, даже на собеседовании в университет перед комиссией из десяти уважаемых профессоров было не так страшно, как в ожидании лекарского заключения. Валерьянка мне бы точно не помешала, даже подумывала спросить, как здравник, дородный господин в очках с золотой оправой, оторвался от чтения записей и обратил меня внимательный взгляд.

— Что ж, у меня есть две новости.

— Начните с хорошей? — попыталась пошутить я, едва шевеля языком.

— Я не нашел ни одного признака болезни.

— Правда? — на лицо полезла радостная улыбка, даже дышать стало легче. Это было ужасно глупо, но больше всего радовала мысль, что теперь не придется рассказывать отцу о страшном приговоре.

— Но совершенно точно темная руна изменила Истинный свет, — закончил он, давая понять, что радоваться особенно-то нечему.

— А?

— Когда магам ставят боевую руну, то дар перерождается. Процесс болезненный и физически, и душевно. Бывает, что у людей меняется даже характер. Из света исчезает созидательность, приходится прилагать усилия, чтобы подчинить агрессивную магию.

— Погодите, вы пытаетесь сказать, что теперь я смогу создавать только оружие? — уточнила я, вдруг осознав, что никогда всерьез не задумывалась над тем, чтобы отказаться от мирной артефакторики.