Человек из Красной книги - Григорий Ряжский

Какой-либо стиль в квартире Главного конструктора напрочь отсутствовал, будучи подменён заурядно-казённым вариантом обстановки, вполне годным, однако, для нормального, хотя и скучного обитания. У Жени было такое чувство, что мебель Павел Сергеевич, не давая специальных разъяснений, поручил кому-то из помощников приобрести в ближайшем мебельном, побыстрей и не торгуясь – брать, что предложат, исходя не из соображений эстетики, а из принципа соответствия основным потребительским функциям. Люстры, богатые по виду, но никакие для глаза, вызывали примерно те же ощущения. Остальное – качество паркета, высота потолков, заделка плинтусов, лепные карнизы – всё было отменного вида и достойной работы.

– Паша, а у нас деньги есть? – спросила она его в день приезда, когда они легли в постель и он её обнял.

– Деньги? – вопросу жены он тогда, кажется, совсем не удивился: уж чего-чего, а блаженным не был ни на сколько. Почесал мизинцем подбородок, прикинул про себя чего-то и отозвался: – Значит, так: Ленинская премия лежит нетронутая на счету, остальное… остальное тоже, вроде, там. А на жизнь – здесь, – кивнул он на комод, – залезай и пользуйся, Женюр, в размере любой необходимости. И оттуда же Насте выдавать будешь, чтобы не потеряла в зарплате, ладно?

– А можно я кровать куплю, – закинула Женя пока что главный для себя вопрос, – другую?

– Узкая разве? – искренне не понял Царёв, – разве нам с тобой может быть тесно, Женюра?

– Не поэтому, – сказала она, совершенно не пытаясь уклониться от его вопросительного взгляда. – Так можно или нельзя?

– А-а, в этом смысле… – протянул он понимающе, – в этом смысле – разумеется, раз тебе кажется, что так будет правильней, – и прижал её ладонь к своей груди, грея у себя место около сердца. – Кстати, – добавил он, внезапно переключившись на другую тему, – интересное кино, между прочим, они ему Нобелевскую предложили, для меня конкретно, за первый спутник, а он сказал, это заслуга, мол, всего советского народа, а не только одного создателя. Все мы, говорит, трудимся одинаково, в меру сил и талантов, и любой успех наш – общий, и достижения всего советского народа – тоже на всех равно приходятся. И отказался, представляешь?

– Кто? – не поняла Женя, – зачем отказался?

– Да Никита, кто же ещё, – почти по-мальчишечьи фыркнул Царёв, – причём, не из-за того, что рассекретить не хотел, они давным-давно всё, что им нужно, знают, во всяком случае, про меня.

– Тогда почему?

– Потому что хитрая был сволочь, не хотел главных конструкторов между собой ссорить, знал, негодяй, чем такое могло бы кончиться.

– А могло? – спросила она.

– Да-а, – неопределённо махнул рукой Царёв, – ещё как могло! – впрочем, тут же успокоил жену, артистично отыграв и эту потерю. – Хотя особенно горевать не следует, богаче мы с тобой всё равно не сделались бы, отдали бы в бюджет, на благие цели, куда-нибудь вроде фонда защиты мира.

– Сколько в тебе талантов, – хмыкнула Женя, – не пробовал подсчитать?

– Мне это уже незачем, – улыбнулся он в ответ, – мой главный талант уже реализован, – и бережно погладил её заметно выросший живот.

Столик хозяйкин, что прилетел на том же самолёте, что и сами они, и над которым она так тряслась, Евгения собрала лично, просто попросила Настю чуть позже, чтобы они вместе отнесли его в спальню. Дальше всё началось по новой: картинки – не туда, а сюда, мебеля – не так, а эдак, люстру из её комнаты – к ней, Насте, а ту, наоборот, – к ним. Так полдня проваландались, наводя новый порядок на старую жизнь. Не коснулась хозяйка только огромной фотографии, где ракета выхлопом на людей развёрнута. И портрета Павла Сергеевича в золочёной богатой раме, писанного уже от руки, а не через фотографию. Их, Евгения сказала, не трогать, оставить как есть, это, заявила, святое.

Потом обедали с ней, за одним столом, как раньше не делали, но так утомились двигать и располагать, что обе же и забыли, что кушали раньше по отдельности. А потом она поднялась вдруг и сказала, глядя в пол:

– Стоп… А где же Аврорка будет жить, я не поняла… – она уже знала, что будет девочка, опытная врачиха подсказала в спецполиклинике для большого начальства. Павел Сергеич, как только Евгения новость ему сообщила, лоб наморщил, будто притворился нахмуренным, и громогласно на всю квартиру объявил:

– Авро-о-ра!

Хозяйке сразу понравилось такое имя для наследницы, Настасья об этом догадалась, как только лицо её увидала. Евгения даже зажмурилась, как сытая кошка, разве что не облизнулась, и тоже с сильной громкостью выкрикнула, пробивая ртом каждое слово в отдельности:

– Пора, красавица, проснись, откро-о-й сомкнуты негой взоры, навстречу северной Авро-о-ры звездою севера яви-и-сь!

– Главное, чтоб не до срока, – шутнул хозяин, – не во всяком деле опережение приветствуется. – И снова оба удалились. Они всегда удалялись, когда у них совпадало по радости ихнего настроения…

А в тот день, как они обе поели, натрудившись по передвижке с давешних мест на нынешние, дошло до неё, наконец, об чём хозяйка толковала. Выходит, уберут её скоро, потому как Авроре этой, ещё даже не родившейся, уже места не хватает для её отдельной жизни и отдельного ото всех спанья. Подумала такое, и снова страх пришёл неохватный, уже по-новому окрашенный, другим колером, таким, что черней некуда. Так не бывало с ней даже в самые начальные времена, когда ещё, не обвыкнув как следует, размышляла она, чего будет с ней, если телом своим и работой по дому наскучит Павлу Сергеичу, и тот кому надо команду отдаст, и её в один миг из дому уберут, вернут в общагу и на старую бетонку. Но в тот же день ужас тот прошёл, как и не было, и больше не появлялся почти уже никогда. Потому что Евгения на неё поорала, довольно крепким голосом, какого раньше за ней не водилось. А получилось, что услыхала Евгения, как, вместо того, чтобы отдыхать в отведённой ей отдельной и полностью меблированной комнате, она плачет, не умея придавить громкость всхлипов. Зашла, стала интересоваться. Потом сказала строго и без вывихов разных:

– Вот что, Настасья, я прошу тебя больше никогда не подвергать сомнениям наше к тебе отношение. Мы тебя чрезвычайно высоко ценим, ты в нашей жизни очень и очень большая и важная подмога, и поэтому можешь быть совершенно уверена в том, что ни я, ни мой муж, никто не собирается от тебя избавляться.

Сказала вдобавок: – Неужели, думаешь, места не хватит в этой квартире для маленькой девочки?

– Ну а коли папа ваш в гости приедет, куда его, в кабинет, что ли покласть? – неожиданно для себя выдала вдруг Настасья, – иль в столовую на диван?

– Не приедет, не беспокойся, – стараясь придать голосу оттенок равнодушия, отозвалась Евгения Адольфовна. – Он от нас слишком далеко. – И вышла.

Тот прошлый разговор по телефону, что состоялся между хозяйкой и её карагандинским отцом, который она прослушала от начала до конца, Настя, конечно же, не забыла. И сейчас, задавая этот необязательный вопрос, она уже примерно знала, какой получит ответ. Вот только не могла понять, для чего она это сделала, зачем потревожила этим Евгеньин покой, ведь прекрасно ж в курсе, что у них там разлад и полная нестыковка. Главное, думала Настя, чтоб хозяева не скрытничали, пряча свою к ней нелюбовь, если таковая обнаружится.