Волшебники - Лев Гроссман

— Мне это напоминает о брате, — сказала Элис.

— Я знаю. — Квентин не опустил глаза под ее острым взглядом: он действительно знал.

Он приподнялся на локте, чтобы видеть ее. Вокруг них закружились потревоженные пылинки.

— В детстве… даже не в таком уж и детстве… я завидовал Мартину.

— Я знаю, — улыбнулась она.

— Потому что думал, что он все-таки это сделал. Знаю, это было задумано как трагедия, но в моем понимании он сорвал банк, сломал систему. Остался в Филлори навсегда.

— Да, понятно. — Элис нерешительно положила руку ему на грудь. — Этим ты и отличаешься от нас всех, Квентин, — что до сих пор по-настоящему веришь в магию. Ты ведь знаешь, что больше никто не верит? Мы просто знаем, что магия реальна, и все. Верно я говорю?

— Это плохо? — сконфузился Квентин.

Она кивнула, и ее улыбка сделалась еще шире.

— Плохо, Квентин, плохо.

Он поцеловал ее и пошел запирать дверь.

Так началось то, что начиналось уже давно. Сначала они робели, словно боясь, будто кто-то или что-то их остановит. Когда ничего такого не последовало, они начали срывать друг с друга одежду, гонимые не только желанием, но и стремлением потерять контроль над собой. Так бывает только в фантазиях. Дыхание и шорохи отзывались громом в ничего такого не ведавшей спаленке — один бог знает, что из этого было слышно внизу. Квентин шел прямо к цели, исследуя, как далеко готова зайти Элис и как далеко она позволит зайти ему, а она всячески потворствовала этим его изысканиям. Он это делал не в первый раз — собственно, и с Элис не в первый, — но сейчас все было иначе. Настоящий, человеческий, секс был гораздо круче хотя бы тем, что они, закомплексованные цивилизованные люди, преображались в потных, похотливых, нагих животных не по волшебству, а потому, что на каком-то уровне всегда были ими.

Свой роман они не афишировали и даже между собой редко говорили на эти темы, но другие все понимали и старались как можно чаще оставлять их вдвоем — а они этим пользовались. Напряженность между ними наконец-то прошла. То, что Элис хотела Квентина не меньше, чем он ее, было по-своему не меньшим чудом, чем все испытанное им в Брекбиллсе, и поверить в это было не легче, но он все-таки верил — куда ж деваться. Любовь к Джулии долго привязывала его к пустому холодному Бруклину; любовь Элис, куда более реальная, наконец-то укрепила его связь с новой жизнью и с Брекбиллсом. Фэнтези оделось в плоть и наполнилось кровью.

Элис все это понимала. Она, похоже, всегда знала, что думает и чувствует Квентин, порой даже заранее, и хотела его, несмотря на это — или как раз из-за этого. Они вдвоем нахально оккупировали верхний этаж Коттеджа, а в свои официальные спальные комнаты заходили только взять что-нибудь. Посторонние рисковали наткнуться на нежную сцену и на раскиданное повсюду белье.

Тем же летом произошли и другие чудеса. Трое физиков, даже плохо успевающий Джош, окончили Брекбиллс. Официальная церемония намечалась на будущую неделю, и студентов других специальностей не приглашали. Выпускникам по традиции разрешалось остаться в Брекбиллсе до конца лета, но не позже того.

Квентина, как и всех физиков, это ошеломило. Он не мог представить Брекбиллс без них и не мог представить жизни вне Брекбиллса. Но выпускников, судя по всему, будущее не слишком тревожило: из Брекбиллса в широкий мир вел хорошо проторенный путь.

Маги раскинули свою сеть по всему свету, и голодная смерть им как таковым не грозила. Они могли делать, в общем-то, что хотят при условии, что не будут мешать друг другу — главной проблемой было определить, чего им, собственно, хочется. Одни из них занимались гуманитарными проектами, потихоньку подправляли равновесие неблагополучных экосистем и продвигались в правящие органы магического сообщества. Другие — таких было много — просто путешествовали, баловались изящными искусствами и создавали компьютерные военные игры. Третьи шли в науку. Многие магические школы (кроме Брекбиллса) предлагали своим выпускникам что-то вроде аспирантуры с получением светской степени; случалось также, что новоиспеченные маги просто поступали в обычный немагический университет. Совмещение современных наук, особенно химии, с магической техникой было злободневным течением: с новыми трансурановыми элементами каких только чар не придумаешь, знай твори.

— Я вот думаю, не потолковать ли с темзенским драконом, — сказал как-то Элиот. По случаю жары все сидели на полу в библиотеке Коттеджа.

— С кем? — удивился Квентин, а Джош спросил:

— Думаешь, он тебя примет?

— Нельзя выяснить, пока не попробуешь.

— Минутку, — сказал Квентин. — Кто или что это — темзенский дракон?

— Дракон, который живет в Темзе, — объяснил Элиот. — Уверен, что у него есть и другое имя, драконье, но вряд ли мы его сможем произнести.

— Настоящий дракон? — Квентин оглянулся, ища поддержки. — Хотите сказать, что они существуют? — Обычно он всегда чувствовал, когда над ним прикалываются, но сейчас, кажется, был не тот случай.

— Ладно тебе, Квентин, — сказала Дженет. Они играли в «Атаку» — на этом этапе игры карты мечут через всю комнату. Вместо шляпы использовали кухонную миску.

— Я серьезно.

— Ты правда не знаешь? — не поверила Элис. — Мы же проходили это у Меерка. Маккейба читал?

— Не читал. — Квентин не знал, злиться ему или восторгаться. — Могла бы просто сказать мне, что драконы существуют на самом деле.

— Да как-то речь не заходила…

Драконы, похоже, и правда жили на свете — в основном водяные. Встречались они редко, на поверхность почти не всплывали. В каждой из крупных рек обитал свой дракон. Будучи практически бессмертными, они сделались кладезями самой разнообразной мудрости. Темзенский дракон, не столь общительный, как гангский, миссисипский или невский, был, по слухам, намного умнее и интереснее. Гудзонский дракон сидел в глубоком омуте с милю от брекбиллсской лодочной пристани — его уже век не видели. Старейший и самый крупный белый дракон почивал в водоносном слое под антарктическими полярными льдами и за всю историю не сказал ни слова ни с кем, включая своих сородичей.

— По-твоему, темзенский дракон так и даст тебе бесплатную профконсультацию? — съязвил Джош.

— Как знать. Их не поймешь, драконов. Ты задаешь им умные вопросы: откуда берется магия, есть ли жизнь на других планетах, каковы десять следующих чисел Мерсенна, а они хотят сыграть с тобой в китайские шашки.

— Обожаю китайские шашки, — ввернула Дженет.

— Вот и шла бы к темзенскому дракону сама, — вышел из терпения Элиот.

— Может, и пойду. У меня найдется о чем поговорить с ним.

Квентину казалось, что любовные узы связывают теперь не только их с Элис, но и всех физиков в целом. Поздно встав утром, они играли в пул, катались на лодке по Гудзону, обсуждали, что кому приснилось, спорили о разных магических мелочах. Личное похмелье каждого описывалось во всех подробностях, и соревнование на самое занудное высказывание не прекращалось ни на минуту.