Пересуды - Хуго Клаус

В тот день бойцы спецотряда перебрались к Симону Букуле.

Сперва играли в футбол на газоне. Букуле участвовал в игре, принимал все посланные ему пасы, мчал наперерез мячу, даже когда мяч пролетал метрах в десяти от него, а тех, кто пытались играть против, лупил локтем в живот. Он забил шесть голов, последний влетел в ворота в руках вратаря.

Потом играли в покер на террасе. Под монотонное буханье минометов со стороны вулкана. Под крики невидимых попугаев, подпевавших любимой песенке Шарля: «Ах, Мариетта, розы расцвета-а-ают, хотя тебя здесь нет». Потом они услыхали жалобные крики Мари, перемежающиеся звонким щелканьем.

— Мари расстроена, — заметил Симон Букуле. — Она видела, как пигмеи прикончили ее братца Нене. Странно, обычно женщины легче переживают потерю.

Он уткнулся носом в развернутые веером карты. Был слишком ленив, чтобы носить очки. Элегантно покачивал левой ногой, обутой в кроссовку сорок шестого размера.

Рене раздражал вид его кроссовки. Он поднялся.

— Ты должен мне шестьсот долларов, — обронил Букуле.

— Шестьсот долларов?

— Шестьсот долларов.

— Симон похож на Габсбургов, — заметил Кэп. — Ничего не забывает и при этом ничему не учится.

— Делать долги в стране, где я правлю, — громаднейшая ошибка, — сказал Букуле.

Рене заплатил и пошел в кусты.

Приставленный к Мари сторож храпел, растянувшись на земле. Метрах в ста от него Рене разглядел поросшую шерсткой мордашку.

— Мари-Мари-Мари, — позвал он.

Она лежала, пристегнутая наручниками к пеньку. Ломала на кусочки ветку баобаба и выдергивала волосы, росшие на груди.

— Не надо, Мари.

Она послушалась, перестала выдирать шерсть. Он дал ей баночку кока-колы, она выпила все, высосала баночку досуха. Рене присел на корточки, повторяя ее имя. Она скакала взад и вперед, слизывала синим язычком колу со своих заросших шерстью щек.

— Мари, Мари.

Она протянула ему руку, подтащила его к себе, от нее пахло чесноком, катом и дерьмом. Она спокойно смотрела на него, обнюхивая подвижным, блестящим носом его рукав.

И не отпустила его даже после того, как сунула ему в рот несколько листков ката. Рене сердито жевал. Он хотел оторвать ее от себя, его рука скользнула с ее влажной шеи к проплешинам на груди, маслянистым соскам. Услышал странный горловой звук. Это она зевнула. Шафранно-желтые зубы. Она разжала лапы. Стальной наручник причинял ей боль, изо всех сил вцепившись в Рене, она попыталась выдернуть из браслета руку. Потом, весело хрюкнув, разорвала на нем пуленепробиваемый жилет, и Рене еле сдержался, чтобы не ударить ее. И тут Мари вцепилась лапами ему в спину. Когти, как крючья мясника. Волна боли накрыла его. Издали до Рене доносились веселые возгласы и смех, повторяемые многоголосым эхом попугаев, их голубые и золотистые перья сверкали, словно маленькие факелы, грозящие поджечь деревья. Ему казалось, что лес загорается, устремляясь в небо огненным собором, а он стоит в нефе под сводом джунглей, пламя лижет его плечи, но он не чувствует ничего, кроме звериной похоти, сжигающей его плоть.

— Камни, — говорит Рене.

— Алмазы, — говорит Кэп.

— Моя доля.

— Пойдет наследникам. Никто никогда не посмеет сказать, что Кэп неаккуратен в расчетах.

— Половину Юлии.

— Как скажешь, так и сделаем.

— Вторую половину — моей матери.

— Тебе стоит только намекнуть.

Кэп поворачивается к Рене спиной, чтобы вытащить нож.

— Кончили базар, — говорит. Ожидая свиста ножа и прикосновения прохладной стали, Рене, не веря своим глазам, видит, как Кэп охотничьим ножом с зазубренным лезвием чертит в воздухе крест. Знак, который Бог знает, с каких времен творят в Алегеме фермерши прежде, чем разрезать хлеб.

— Dieu le veut, — говорит Кэп. Впервые голос его звучит с такой теплотой, нож со свистом рассекает воздух и адамово яблоко, останавливает его лишь позвоночник, и капитан, профессионал в «мокрых» делах, отскакивает назад, чтобы не запачкаться, но все равно поток крови, вырвавшейся из взрезанного горла Рене, заливает его рубаху и штаны.

Рене падает на колени со странным звуком, словно он сломался оттого, что ему перерезали горло.

— Вот и все, — говорит Кэп. Он снимает с Рене часы, вытаскивает из внутреннего кармана куртки бумажник и несколько тысячефранковых банкнот из кармана штанов. Накрывает тело куском тяжелой парусины. Салютует одному из лучших своих солдат и выходит на палубу, чайки взлетают и кружат над ним.

Причины болезни устранены. Деревня спасена.

В лаборатории профессора Майербака выделили паразита, который совмещает в себе свойства циклоспоры гватемальской малины и бактерии, выделяющейся в ходе технологического процесса на местной молочной фабрике. Кровотечение из поджелудочной железы в обоих случаях — первый симптом. Но теперь у нас есть противоядие.

Дольфа все больше мучают перемены в привычном укладе жизни. Ему не хватает криков точильщиков, мороженщиков и продавцов мидий, доносившихся раньше с улицы, и их ярких, безвкусно размалеванных тележек, влекомых взмыленными пони. Ему некому об этом рассказать. Может, так оно и лучше, ведь когда человек слишком много говорит о чем-то, он не только сам начинает верить в это, но и других старается убедить в своей правоте.

Вдову ван Хоофа не назовешь несчастной. Она постоянно занята, потому как считает, что должна обращать внимание на всякие мелочи, к примеру, раздражаться оттого, что никто не купил автомобиль ван Хоофа, выуженный из канала.

Мы здорово повеселились пару дней назад, спасибо Схампхеларе, Леону. Вы его знаете, Леона, самого безбашенного из всех нас. Мы играли в карты, в «Глухаре», было многовато народу для рабочего дня, и вдруг мы заметили, что Леон то и дело отвлекается и почти не следит за игрой. Мы решили, он задумался о своей болезненной мамаше, с которой живет, или о зяте, которого едва не сделал инвалидом, учинив ему взбучку, но тут Леон и говорит:

— До чего странно, сижу я тут и вижу, что у меня пальцев на руках не хватит пересчитать, сколько из присутствующих здесь мужчин побывали в койке с моей супругой.

Мы думаем: «Господи-сохрани-и-помилуй, да сейчас он разнесет наш „Глухарь“ к дербеням собачьим, волна гнева нашего безбашенного, черт знает во сколько баллов по шкале Рихтера, вполне может докатиться и до границ Бельгии». Однако ничего не происходит. Схампеларе, Леон, говорит:

— Эх, парни, когда сам получаешь до хрена удовольствия от обладания ею, почему бы не поделиться с другими? — Потом глядит в свои карты и спрашивает: — Так что у нас козыри?