Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами - Сергей Макеев

Симпатии почти всего мира были на стороне буров. Первыми откликнулись ближние собратья: африканеры, оставшиеся на английской территории, они влились в бурские командо. Местные жители других национальностей формировали интернациональные отряды, в них были и наши соотечественники — русские крестьяне-переселенцы, эмигранты-литовцы и российские евреи, покинувшие родину из-за притеснений и погромов. К началу 1900 года — и нового века — в Трансвааль приехали и продолжали прибывать волонтеры из дальних стран: из Голландии, Германии, Италии, Франции, Ирландии, США и Канады.

Эхо залпов в Южной Африке быстро докатилось до России и взволновало очень многих — от царя до простого мужика.

При первых известиях о начале Англо-бурской войны российское общество загудело, как растревоженный улей. Русское сердце всегда было отзывчиво к чужой беде, особенно когда сильный нападал на слабого, когда творилась чудовищная несправедливость. Теперь жертвой агрессии стал народ, очень похожий, даже внешне, на русских, а супостатом опять оказалась Британия, уже давно вредившая России, тайно или явно, — в Крыму, на Балканах, в Средней Азии. Возникла даже привычная реакция на все международные неприятности: «Это англичанин нам гадит!»

И вот теперь в русских церквах служили молебны о здравии президента Трансвааля Крюгера (иноверца, между прочим) и победе бурского оружия, здесь же собирались пожертвования. Портреты бурских генералов, президентов Трансвааля и Оранжевой республики печатались в журналах, стали узнаваемыми и почти родными. Рестораны и трактиры переименовывали в «Трансвааль» и «Преторию». В Харькове по просьбе горожан появилась улица Трансваальская. На гуляниях, где играли духовые оркестры, публика без конца требовала исполнить «Бурский марш». В печати появилось несколько стихотворений на тему Англо-бурской войны; лучшее из них — «Бур и его сыновья» сочинила Глафира Эйнерлинг, оно было опубликовано под псевдонимом Г. А. Галина. Эти стихи, положенные на мотив «Среди долины ровныя», очень скоро стали народной песней.

Монархисты и черносотенцы, конечно, воспользовались случаем, чтобы напомнить о традиционных ценностях, и заявляли устно и в печати: «Вера и патриотизм буров, их патриархальная семейственность, первобытная племенная сплоченность, железная дисциплина и полное отсутствие „современной цивилизованности“ — вот несокрушимая твердыня, перед которой затрепетала считавшаяся непобедимой Англия!»

Как здоровая реакция на «бура-патриотизм» звучали голоса демократов: «Нынче куда ни сунься, все буры да буры… А между тем несколько губерний в России голодают!»

Но в целом все российское общество, снизу доверху, единодушно сочувствовало бурским республикам в их борьбе. Даже либералы-англоманы осуждали британскую агрессию и негуманные методы ведения войны. Дети и те играли в Англо-бурскую войну, и все мальчишки хотели быть бурами.

В армейские штабы посыпались рапорты от офицеров с просьбой уволить их в запас, чтобы ехать волонтерами в Африку, — находящийся на службе офицер не мог воевать на стороне другого государства. Отставники ехали без всякого разрешения, за свой счет. Всего отправились воевать на стороне буров свыше двухсот русских, в подавляющем большинстве военные. Среди немногих штатских был Александр Иванович Гучков, в будущем лидер партии октябристов («Союз 17 октября»), председатель III Государственной думы, а после февральской революции — военный и морской министр Временного правительства.

Одновременно в Главное управление Российского Общества Красного Креста поступали прошения о зачислении в санитарный отряд, отправляющийся в Трансвааль. В первый же день войны крестьянин Псковской губернии Дмитрий Милославский, проживавший в столице, писал: «Покорнейше прошу принять мои личные услуги в качестве санитара при подаче помощи раненым воинам Трансвааля… Относительно трудностей, сопряженных с деятельностью санитара, эти трудности при доброй воле уменьшаются наполовину».

Желающих поступить в санитарный отряд было так много, что знатные господа даже прибегали к протекциям. Так, граф П. А. Бобринский был зачислен в отряд агентом (административно-хозяйственная должность) благодаря личной рекомендации военного министра.

Первоначально Главное управление РОККа намеревалось организовать два санитарных отряда — один для буров, другой для англичан. Правда, были высказаны мнения, что англичанам помощь сказывать не следует: «…так как во время русско-турецкой войны английский Красный Крест не принимал участия в оказания помощи больным и раненым воинам русской армии». Несмотря на эти возражения, большинство членов правления настояли на том, чтобы отправить помощь обеим воюющим сторонам. Однако британские власти отказались принять русский санитарный отряд, не желая иметь у себя в тылу свидетелей и соглядатаев.

Русский санитарный отряд, направляющийся в Трансвааль, был превосходно оснащен и полностью укомплектован. В его составе были высококвалифицированные военврачи, преимущественно хирурги, опытные сестры милосердия и санитары — в основном отставные солдаты и ефрейторы, всего тридцать три человека.

В то же время голландская община Санкт-Петербурга сформировала русско-голландский походный лазарет на сорок коек. В этом санитарном отряде, наряду с врачами-голландцами, был один русский доктор, большинство медсестер и все санитары — также наши соотечественники.

В ноябре 1899 года оба санитарных отряда отправились в Африку. Русские офицеры-волонтеры были уже в пути.

Все ждали, что царь, правительство предпримут какие-то решительные действия на государственном уровне.

В конце октября 1899 года Николай II писал: «…я всецело поглощен войною Англии с Трансваалем… Не могу не выразить моей радости по поводу только что подтвердившегося известия, что во время вылазки генерала White целых два английских батальона и горная батарея взяты бурами в плен! Вот что называется влопались и полезли в воду, не зная броду!»

Серьезные трудности, которые испытывала Британия, у многих пробудили извечные мечты: мыть сапоги в Индийском океане, овладеть вожделенными Босфором и Дарданеллами и вообще указать зарвавшейся Англии на ее законное место за Ла-Маншем. Царь тоже испытал легкую эйфорию, он писал: «…мне приятно сознание, что только в моих руках находится средство вконец изменить ход войны в Африке. Средство это очень простое — отдать приказ по телеграфу всем туркестанским войскам мобилизоваться и подойти к границе. Вот и все!»

Приказ действительно был отдан, но лишь о передислокации русских войск близ границ Индии и Афганистана. Официальные газеты объяснили это «известиями о тревожном положении в Афганистане». Однако ни маневры в Туркестане, ни появление русских кораблей в Средиземном море и в Атлантике не произвели на Британию ожидаемого впечатления. В Лондоне понимали, что Россия слишком слаба в экономическом и военном отношении, поэтому не станет активно вмешиваться в конфликт. Сознавал это и сам Николай II, поэтому решил активнее действовать на дипломатическом фронте. «Я намерен всячески натравливать императора (Германии. — С. М.) на англичан…» — писал он. Наделе натравливание вышло какое-то несерьезное.