Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу

– С этим можно было бы справиться, по вред уже причинен. Ну что ж, если вы оба не хотите, чтобы ваш брак был признан недействительным, возможно, тебе следует привезти ее домой. Ты говоришь, что ее сестра уже почуяла неладное – наверное, всем было бы проще, если бы она вернулась в Таленсак. Если она пытается понять, то ей легче будет это сделать там, где она сможет видеть тебя, даже если ты будешь спать в другой комнате. Воображению легче творить демонов во тьме, а не тогда, когда его при дневном свете питают реальные образы.

– Да! – радостно подхватил Тиарнан. – Да, я привезу ее домой. И тогда она должна будет понять, что я не чудовище.

– Ты отправишься за ней... завтра? – сказал отшельник, и последнее слово прозвучало многозначительно.

Наступило молчание.

– Ты никогда не являешься сюда так рано только для того, чтобы со мной встретиться, – устало проговорил отшельник. – Я это знаю. Я знаю, для чего ты пришел. Тебе следовало прекратить это много лет назад. И уж конечно, тебе следует прекратить это сейчас.

– Мне это необходимо, – ответил Тиарнан, оправдываясь. – А сейчас – особенно.

– Тебе следовало бы в бедах обращаться за помощью к Богу, а не к лесу Броселианд! Ты приходишь сюда в этой одежде и с этим взглядом – и я знаю, о чем ты думаешь, даже в тот момент, когда исповедуешь свои грехи перед нашим Господом и Спасителем Иисусом Христом. Я это знаю! Я и сам много раз был опьянен красотой творения, хотя и не так глубоко, как ты. Но любое опьянение – это грех и в конце концов не выход, а ловушка. Возвращайся домой, Тиарнан. Если ты сегодня отправишься на охоту, тебя ждет несчастье.

Я это чувствую: прошлой ночью ты вдруг пришел в мои молитвы, и я стал за тебя тревожиться. Пожалуйста, помолись здесь, а потом отправляйся домой. Ответом было молчание.

– Ну что ж! – сказал священник и с кряхтеньем встал. – Я возвращаюсь к своему огороду и своим молитвам и не стану вмешиваться в эти дела.

– Да пребудет с вами Бог, святой отец, – сказал Тиарнан.

– Ах, дитя! – с мукой воскликнул отшельник. – Ты ближе всех моему сердцу – и из-за этого я оказался для тебя очень плохим советчиком. Я прекрасно знаю, что об этом сказали бы свет и церковь, и мне давно следовало бы отнестись к тебе гораздо суровее. Да хранят тебя Бог и все его святые.

Священник вышел из часовни и размашистыми шагами ушел с поляны не оглядываясь.

Ален кусал кулак, пытаясь осознать услышанное. И, осознавая, он пугался все сильнее. Ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем Тиарнан появился на пороге храма.

Затаив дыхание, Ален смотрел, как человек в зеленом охотничьем костюме медленно выходит на двор часовни. Он посмотрел на лесную тропу, а потом повернулся и направился в противоположную сторону, к лесу за часовней. На краю леса, в густом подросте, он остановился, встав на колени, поднял один из межевых камней – круглый большой валун, полускрытый кустом. Он осторожно закрепил валун веткой. А потом снял куртку, сложил ее и положил в ямку под камнем.

Ален потрясенно выдохнул сквозь зубы. Казалось, будто Тиарнан его услышал: он поднял голову и осмотрелся. Ален с трудом удержался, чтобы не пригнуться. Он напомнил себе, что плетеная ставня, защищающая колокол от дождя, издали кажется сплошной. Секунду Тиарнан стоял неподвижно, так что его рубашка белым пятном выделялась на фоне коричнево-золотых октябрьских деревьев. А потом он зашел глубже в кусты и продолжил раздеваться. Сердце Алена колотилось все сильнее и сильнее, удары гулко отдавались в висках, вызывая головокружение. Он чувствовал, что наблюдает за тем, что никто не должен был видеть – насилие над естеством. И он смотрел так пристально, что его сухие глаза начало жечь огнем.

Тиарнан сел, чтобы снять сапоги и шоссы, потом поднялся. Кусты наполовину скрывали его наготу. Он повернулся к часовне и на секунду склонил голову, скрестив руки на груди. Ален изумленно подумал, не молится ли он, но заметил движение пальцев, словно они что-то отрывали от сердца. Секунду Тиарнан подержал это невидимое нечто перед собой, а потом наклонился, как бы кладя поверх одежды.

Это не было постепенным преображением. Мгновение назад среди кустов стоял мужчина, а в следующий миг там оказался волк. Алену показалось, будто он лишь вообразил человека там, где было животное. Волк поднял нос и принюхался. Казалось, он испытывает беспокойство. Он сделал два шага в сторону поляны, прижимая уши к голове, а потом встряхнулся и повернул обратно. Передней лапой он выбил палку из-под камня с полостью, и тот с глухим стуком встал на место. Волк понюхал его, а потом скользнул между деревьями и исчез.

Ален еще долго оставался на лестнице. У него так тряслись ноги, что он не решался спуститься вниз. Он заплакал, сам не понимая, что вызвало слезы: ужас, потрясение или изумление.

Наконец он с трудом слез с лестницы и проковылял обратно в часовню. Его шлем оказался на полу, за полуоткрытой дверью. Ему повезло, что другие его не заметили. Он надел его и застегнул ремень, а потом пошел к двери. Двор храма был пуст и тих. Было еще утро, хотя Алену казалось, что с его пробуждения прошло уже несколько дней. Он обнажил меч, набрал побольше воздуха и зашагал к межевому камню на негнущихся от страха ногах.

Когда он поднял валун, под ним оказалась одежда, уложенная в пещерку, выстеленную сухой листвой. Никакой вещи, которую, казалось, Тиарнан туда положил, вынув из себя, не было, но Элин предупредила его, что она скорее всего будет невидимой. Ален опустился на колени и подпер камень той же палкой, что и Тиарнан. Непослушными руками Ален скатал одежду в сверток и вынул из-под камня.

Он попытался спрятать ее в сумку для еды, но сверток оказался большим. Он не смел идти, держа одежду Тиарнана на виду: если бы его так увидели, то назвали бы убийцей. Ален с неловкой поспешностью разрезал мешок, обернул сверток кожей, перевязал тесемкой и быстро пошел по тропе к ручью, где оставил своего коня. На половине пути он понял, что забыл поставить камень назад, однако не решился вернуться обратно.

Его гнедой скакун мирно пасся у ручья. Ален поспешно оседлал и взнуздал его, а потом запихнул кожаный сверток в седельную сумку. Он сел верхом, поехал по тропе, но вынужден был снова спешиться из-за веток. Ведя коня в поводу, спотыкаясь о ножны и нетвердо удерживая меч в свободной руке, он наконец добрался до часовни, миновал ее и вышел на тропу, когда увидел в кустах быстрое движение чего-то коричневого, и остановился с отчаянно бьющимся сердцем, выставив меч вперед.

Жюдикель вышел с боковой тропы, которой накануне в сумерках Ален не заметил. Вблизи отшельник оказался человеком лет сорока пяти с длинным узким лицом, на котором горели темные внимательные глаза. Он нес ведро воды, которое при виде Алена уронил.

– Господи помилуй! – воскликнул он, переводя взгляд с лица Алена на меч у него в руке. – Зачем вы сюда пришли?

Ален вложил меч в ножны.

– Я приходил молиться в часовню, – сказал он. – Извините, если я вас испугал, святой отец. Я обнажил меч потому, что видел в лесу волка.