Бро - Валерий Петрович Большаков

мы устали в тот день… Даже любовью не занимались — разделись, обнялись и уснули. Аленка потом рассказывала, что их пара повела себя точно так же — они с Марленом ночевали в соседнем номере.

Надо отдать должное Теплицким — они не стали пиариться, оповещая гостей о своем подарке, да и вообще, вручили путевки лишь на второй день, в узком дружеском кругу.

А Киму Вадимовичу отдельное спасибо — помог избежать волокиты. Ведь уехать из СССР ох, как непросто!

Сначала мы накатали на себя хвалебные характеристики — их подписывали парторг, председатель месткома и чуткое руководство. Мою и Марлена — главред, Аленкину — начальник АТС, а Маринкину — директор школы. Читали мы те характеристики, и диву давались — до чего ж мы положительны! Стопроцентные строители коммунизма!

Теплицкий, как первый секретарь райкома, подмахнул все четыре бумаженции. Их утвердили в областном Управлении КГБ, и передали в комиссию по выезду за границу при обкоме… Вот уж где нам нервы потрепали! Чем заняться партийцам на пенсии? Вот они и развлекались, устраивая допрос с пристрастием всяким потенциальным «невозвращенцам».

Мы зверели, но держались. И выстояли!

Собеседование… Медсправка с кучей анализов… Сдаем паспорта, а взамен получаем «общегражданские заграничные» — так на обложках и впечатано.

Ну, дальше уже пустяки, обычные дорожные хлопоты. Путевка каждому обошлась в сто десять рублей, плюс билет до Праги — еще шестьдесят. Обменять на чехословацкие кроны мы смогли лишь двадцать семь целковых, но это официально. У наших подруг в сумочках лежали пачки американских долларов и советских червонцев — банки в Чехословакии меняли рубли только такого достоинства.

Короче говоря, на Киевский вокзал мы явились спокойные, как пятьсот тысяч индейцев, и закаленные, как сталь. Там, на перроне, и познакомились с тургруппой. Выбрали старосту, весьма энергичную даму, пергидрольную блондинку, а руководитель группы, пожилой режиссер провинциального театра, стойкий, не имевший, не сидевший, не состоявший и так далее, оказался вполне адекватным дядькой.

Марлен угостил его армянским коньяком, и дядька по секрету разболтал, что в группе нету ни единого оперативного работника КГБ. И даже без «доверенных лиц» обошлось. Все ж таки, в ЧССР едем, а не в капстрану…

…Поезд вздрогнул, передавая громыханье сцепок по эстафете, от вагона к вагону, и тронулся. Граница промелькнула незаметно.

Ничего не изменилось. Те же отроги Карпат терялись в темноте, и колеса отстукивали прежним манером. Но мы одолевали километры чужой земли. Той самой, которую должны поднять на дыбы.

Суббота, 12 августа. Вечер

Прага, Опатовицка

Мы всем нашим туристическим табором заселились в гостиницу «Коруна», что рассекала острый угол улиц подобно форштевню. Ну, не «Амбассадор», конечно, но звездочки на три тянет. Главное, что в самом центре, всё близко.

Разумеется, с первого дня нарушать правила мы не собирались. И отправились вместе с группой на обзорную экскурсию.

Карлов мост… Старо Място… Градчаны… Обычный набор.

Вернулись часов в шесть, и сразу поднялись к себе.

— Режиссер охладел к своей труппе, — желчно прокомментировал Марлен. — Закрылся в номере, чтобы с толком, с чувством, с расстановкой продегустировать пару бутылочек «Пльзеньского»…

— …С колбасками и сыром гермелин, — дополнил я список мелкобуржуазных радостей руководителя группы. Убрал ухмылку, и сказал серьезным тоном: — Пора, товарищи. Марлен, я, хоть и служил, но рядовым, и каких-то полтора года, а ты — три. Так что, товарищ сержант, принимайте командование.

Осокин усмехнулся.

— Ладно. Как там запасный выход поживает?

— Нормально поживает. Открывается хоть шпилькой, хоть чем.

— Ну, тогда… Давайте-ка поужинаем, чтобы время не терять. А как стемнеет, наведаемся в гости к пану Вондрачеку!

* * *

Мирек Вондрачек верно и преданно служил фюреру, еще юнцом придя на завод «Ческа збройовка». Влившись в коллектив таких же «оружейных гномов Гитлера», он трудился на закалке снарядов и никогда не допускал брака, ведь творения его рук должны были уходить на Восточный фронт, где доблестный вермахт сокрушал орды русских варваров.

Разгром Германии стал катастрофой для Мирека, и с тех пор он затаил лютую злобу на все русское и советское. И каково же было счастье, когда на него вышли мутные личности из «пятой колонны». Они предложили, да еще за щедрую плату, стать посредником между благородными заокеанскими «рыцарями свободы» и местными борцами — националистами всякого пошиба, буржуями-недобитками и прочей шушерой.

Мирек едва не сболтнул, что он-то и даром готов служить, лишь бы покончить с проклятыми русскими, но разве деньги бывают лишними? И вот, уже лет десять подряд, он привечал у себя дома шустрых курьеров, тягавших из ФРГ, из Австрии антисоветские брошюрки, да ходкий контрабандный товар.

Западные спонсоры убедились в преданности Вондрачека, и как-то переправили через него партию оружия — автоматов МП-40, залежавшихся с войны. Мирек пух от счастья, гордясь оказанным доверием, и тайный канал заработал, как конвейер, перебрасывая подполью оружие, деньги, документы — фальшивые, но выделанные лучшими спецами ЦРУ. Не придерешься.

А в «Пражскую весну» он и вовсе совершил «геройский поступок». Огрел ломом заплутавшего советского солдатика. «Оккупант» упал со сломанной рукой, и Мирек вколол в него лом, просаживая живот, гвоздя к сырой земле.

Вондрачек жил наособицу, не женился и друзей не заводил. Да и зачем? Его жизнь и без того была полна. Он творил историю, приближая священный день освобождения от советской оккупации, от социалистических порядков и власти коммуняк…

…Обо всем этом я прочитал еще в будущем — пан Вондрачек накатал мемуары, назвав их простенько и со вкусом: «Моя борьба». Так что найти эту злобную зверушку и ее норку было не сложно.

Марек проживал на окраине Праги, в старинном каменном доме, с виду невзрачном, просевшим на склоне холма. Рядом никакого жилья, одни лишь фабрички, да серые унылые склады. Близость города доказывали лишь рельсы, по которым каждый час прокатывался желто-красный трамвай, тяжко громыхая и позванивая.

На трамвае мы и доехали, переодевшись в джинсы и куртки-ветровки. Дом Вондрачека окружал запущенный яблоневый сад и солидная кованая ограда, доставшаяся от сбежавших хозяев. Как и «глыбокий» погреб, где лет пятьсот хранили вино или подвешивали к потолку окорока. Весь первый этаж, по сути, и представлял из себя подвал, прохладный даже в августовскую жару.

Занимал пан Вондрачек «бельэтаж», где еле светилась пара окон, задернутых плотными шторами.

Пройдя крошечным двориком, я приблизился к двери первым. Выдохнул — и резко постучал условным стуком. Тук-тук. Тук. Тук. Тук. Тук-тук-тук.

Толстая дверь не пропускала