Так говорил Сталин. Беседы с вождем - Анатолий Гусев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осенью позапрошлого года цензура в СССР была отменена. Он, И.В. Сталин, был в отпуске, и корреспонденты начали писать о том, что Молотов заставил Сталина уйти в отпуск, а потом они стали писать, что он, И.В. Сталин, вернется и выгонит Молотова. Таким образом эти корреспонденты изображали Советское правительство в виде своего рода зверинца. Конечно, советские люди были возмущены и снова должны были ввести цензуру.
Стассен говорит, что, как он теперь понимает, И.В. Сталин считает возможным сотрудничество, если налицо будут воля и желание сотрудничать.
И.В. Сталин отвечает, что это совершенно верно.
Р. Косолапов. Беседы Сталина с идеологами
В мае 1998 года, разбирая бумаги историка В. Д. Мочалова (1902-1970), я обнаружил его собственноручные записи двух совещаний у И. В. Сталина.
Рукописи, пролежавшие без движения в личном архиве ученого более полувека, хорошо сохранились. Часть из них — это беглые заметки автора, сделанные в ходе бесед 28 декабря 1945-го и 23 декабря 1946 года, другая часть — фактически готовые очерки. Судя по многим признакам, Василий Дмитриевич писал их для себя и не думал о публикации. С профессиональной добросовестностью он фиксировал то, что видел и слышал, как потому, что это было необходимо ему для дальнейшей работы, так и потому, что являлось моментом Большой Истории, вторгшейся в его собственную жизнь.
Мне уже приходилось отмечать, что тот феномен, который поныне именуется «культом личности Сталина», не был его личным (или, вернее, прежде всего был не его личным) творением. «Культ» активно лепили — и очень часто вопреки Сталину— многочисленные «ваятели» от аппарата.
Текст бесед, о которых пойдет речь в предлагаемых очерках, в этом смысле особенно показателен. Он вводит нашего современника в плотные слои идеологической атмосферы послевоенного времени. Речь идет о наиболее, пожалуй, чувствительном нерве «культа» — выпуске Собрания сочинений и краткой биографии самого Сталина. Читатель попадает в святая святых пропагандистской мастерской, в ее горнило и выносит оттуда далеко не однозначное мнение. Сталин, оказывается, воюет с вульгарными аллилуйщиками, воюет непритворно, разбирая многие их фокусы задним числом и явно досадуя, что они вообще имели место.
Теперь, когда опубликована правка Сталина в макете второго издания его краткой биографии, отчетливо видно, как лукавил Н.С. Хрущев, доказывая, «что сам Сталин всячески поощрял и поддерживал возвеличивание его персоны». В качестве примера на дополнительном заседании XX съезда КПСС 25 февраля 1956 года Хрущев привел «некоторые характеристики деятельности Сталина, вписанные рукою самого Сталина» в его краткую биографию. Хрущев цитирует одно место из книги, где говорится, что в «борьбе с маловерами и капитулянтами, троцкистами и зиновьевцами, бухариными и Каменевыми окончательно сложилось после выхода Ленина из строя то руководящее ядро нашей партии... которое отстояло великое знамя Ленина, сплотило партию вокруг заветов Ленина и вывело советский народ на широкую дорогу индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Руководителем этого ядра и ведущей силой партии и государства был товарищ Сталин» (Сталин И.В. Соч. Т. 16. С. 426). У слушателя и читателя складывается естественное впечатление, что, по Сталину, история партии представляет собой некое безлюдное пространство, где действует всего один герой, — театр одного актера. Хрущев добивается этого простым приемом: он ставит многоточие там, где следует перечисление состава партийного ядра в лице Молотова, Калинина, Ворошилова, Куйбышева, Фрунзе, Дзержинского, Кагановича, Орджоникидзе, Кирова, Ярославского, Микояна, Андреева, Шверника, Жданова, Шкирятова и других (См.: там же. С. 75).
Этим же приемом Хрущев пользуется, указывая на то место, где говорится, что Сталин «не допускал в своей деятельности и тени самомнения, зазнайства, самолюбования». «Где и когда мог какой-либо деятель так прославлять самого себя? Разве это достойно деятеля марксистско-ленинского типа?»— риторически вопрошает «наш Никита Сергеевич» (там же, с. 426). Это и в самом деле звучит эффектно, если слушатель и читатель не знают, что докладчик оборвал цитату и опустил слова: «В своем интервью немецкому писателю Людвигу, где он отмечает великую роль гениального Ленина в деле преобразования нашей Родины, Сталин просто заявляет о себе: «Что касается меня, то я только ученик Ленина, и моя цель — быть достойным его учеником»« (там же, с. 75 — 76). Похвалы за скромность Сталин тут, разумеется, не заслуживает, но и хрущевская «объективность» опускается ниже нуля. Сталин, как всегда, верен себе. Он жестко связывает себя с Лениным, и эта неотторжимость, доводимая до самоотречения и продемонстрированная многократно в весьма разнообразных исторических обстоятельствах, вызывает скорее уважение, чем критику.
Сталин был человеком неробкого десятка. Трудно судить о его тернистом жизненном пути в целом, но после Октября на этом пути выделяется по меньшей мере три ситуации, которые даже для Сталина выглядят шоковыми. Первая — это заявление Ленина о возможности разрыва с ним отношений 5 марта 1922 года; вторая — самоубийство жены, Н.С. Аллилуевой, 8 ноября 1932 года; третья— нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года. Теперь мы знаем, что первая ситуация зависела не только от него лично, но и вытекала из кремлевской интриги, затеянной вокруг больного Владимира Ильича Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым и Л.Д. Троцким при попустительстве Н.К. Крупской и упорном противодействии сестры Ленина М.И. Ульяновой. Сталин мужественно и великодушно принял этот страшный удар. Он мог уже потом в сердцах назвать Крупскую «старой дурой», но не позволил себе ни единого выпада против учителя и вождя. Нравственному отношению к своему наставнику и предшественнику у Сталина можно только учиться. Как этого не поймут некоторые нынешние лево-патриотические лидеры, мечтающие возрождать неповторимую, самобытную Россию, хватаясь за имя Сталина, но вычеркивая вслед за «демократами» из исторической памяти народа вдохновляющий образ такого русского гения, как Ленин?..
В публикуемых беседах, в репликах Сталина видится серьезная оппозиция официальной идеологической службе. Так, он скорее всего неожиданно для начальника Управления пропаганды ЦКВКП(б) Г.Ф. Александрова и директора Института Маркса-Энгельса-Ленина B.C. Кружкова защитил автора заметок, который в единственном числе протестовал против расширения первых томов Собрания сочинений Сталина за счет приписывания ему анонимных статей из социал-демократической печати на грузинском языке. Мочалов настаивал на глубокой научной экспертизе текстов и стал неудобен директору ИМЭЛа. В то время такое поведение выглядело как непозволительная дерзость и влекло за собой подчас суровые «оргвыводы». Мочалова «ушли» из ИМЭЛа в Академию наук, и Сталин быстро разобрался, почему. Взяв сторону Мочалова, он дал отпор подхалимам: «Тут, видать, стремились побольше включить в том, хотели раздуть значение автора. Я в этом не нуждаюсь...». «Представляешь, — рассказывал об этом эпизоде своей жене, Р.П. Конюшей, Мочалов, — Иосиф Виссарионович полностью поддержал мои мотивировки (в докладной записке) об авторстве. Он исключил из состава первых двух томов все работы, которые были мной отнесены к числу не принадлежащих И.В. Сталину». Но такие, как Мочалов, встречались не часто.