И как ей это удается? - Эллисон Пирсон

— Кейт?

— Когда Фрэнк пел, мои родители были счастливы, — говорю я, уткнув взгляд в меню. — У нас в доме Синатра был голубем мира. Если отец ставил «Полетай со мной», скандала можно было не бояться. Пожалуй, я заменю телятину еще одним коктейлем. Как по-твоему, что выйдет, если смешать «Любовь и брак» с «Незнакомцами в ночи»?

Джек сжимает в пальцах кончик ножа, который я давно кручу в руке.

— Думаю, ничего особенно ужасного. Разве что странное послевкусие во рту да утреннее раскаяние. «Дворец-батут» — это что за штука?

— Какой дворец-батут?

— Вот этот. У тебя на ладони написано «дворец-батут». С восьмого класса не видел, чтобы кто-то писал памятки на руках. Ей-богу, Кейт, тебе стоит открыть для себя изобретение под названием «ежедневник».

Я пялюсь на чернильные каракули — «узелок» на память о дне рождения Эмили. Вот тебе и шанс рассказать ему про детей, Кейт. Расскажешь?

— Дворец-батут, это… Это такой надувной дворец, в котором можно прыгать. Я написала, чтобы не забыть заказать аттракцион для дня рождения дочери. А то вспомню, как обычно, когда будет поздно.

— У тебя есть ребенок? — спрашивает Джек с любопытством. Без примеси ужаса.

— Двое. Кажется. Я вижу их гораздо реже, чем хотелось бы. Эмили в июне будет шесть, она называет себя Спящей красавицей. Бену год с небольшим, и его невозможно удержать на месте. Он… одно слово — мальчишка.

Джек кивает с серьезным видом:

— Поразительно. Нас по-прежнему делают женщины. По справедливости, мужчинам следовало бы вымереть вместе со стегозаврами, но некоторым из нас ужас как захотелось подзадержаться, чтобы увидеть мир под вашим руководством.

— Шутки над собой я переношу с трудом, мистер Эбелхаммер.

— Должно быть, это в вас говорит немецкая кровь, мисс Редди.

За телятиной (пласты мочалки в сырной обертке) последовал десерт — пена для бритья с присыпкой из миндаля. Кухня «Синатра-Инн» отличалась такой анекдотической несъедобностью, что мы заранее смаковали будущие взаимные шутки на эту тему. А потом были танцы. Много танцев. Помнится, я даже пела, только этого никак не может быть. До какого состояния надо дойти, чтобы распевать в общественном месте?

02.34

— Вставай, мам! Вставай, соня-засоня!

В холодном поту подпрыгиваю на кровати. Машинально накрываю голую грудь ладонями, но тут же соображаю, что в номере темно. Эмили? Здесь, в Нью-Джерси? Несколько секунд шарю в поисках кнопки ночника, еще несколько уходит на то, чтобы догадаться — голосом дочери говорит будильник, тот самый дорожный будильник, который Эмили подарила мне на Рождество. В Лондоне уже пора вставать.

— Ну, мам, давай вставай, лежебока, а то опоздаешь! — В голоске звенят начальственные нотки: командирша из Эмили отменная, не хуже мамочки.

Рыщу взглядом по комнате в поисках улик измены. Платье на плечиках, туфли под стулом, на стуле — аккуратная стопочка белья. Джек принес меня сюда, раздел и уложил спать. Как ребенка. Меня вдруг коробит от мысли, что он мог остаться и голос Эмили прозвучал бы, когда мы…

Боже, как трещит голова. Воды! Плетусь в ванную, нащупываю выключатель. Яркий свет ввинчивается в череп. Выключаю. Наливаю стакан воды. Еще один. Мало. Залезаю под душ и стою с открытым ртом, глотая воду. По пути к кровати замечаю листок на журнальном столике. Жму кнопку настольной лампы:

Аэропорт Ньюарка. 10.09

Вылет откладывается до бесконечности. Вытянувшись на спине, я занимаю целую секцию сидений в комнате отдыха. Туман за окном по густоте соперничает с непроницаемым мраком внутри моей черепной коробки. Я думаю о прошлой ночи, стараясь не думать о прошлой ночи. Измена в стиле Редди: лавина вины, и никакого секса. Гениально, Кейт. Просто гениально.

Надираешься с одним из важнейших клиентов, тот тащит тебя на себе в гостиничный номер, снимает одежду и галантно удаляется. И что прикажете делать: возмущаться сексуальным домогательством или оскорбляться его отсутствием? Может, Эбелхаммера привело в ужас мое разномастное бельишко? Или он сбежал при виде живота мисс Редди, который после двух беременностей и кесарева напоминает рисовый пудинг ее бабушки? Одна из проблем, с которой сталкиваешься, валяясь в отключке перед потенциальным любовником, — невозможность выполнить рекомендацию персонального тренера и приклеить пупок внутренней стороной к спине.

От мысли, что Джек меня раздевал, все мои внутренности стекают к пяткам, как шелковые чулки по ногам.

— Кейт, вы как? В порядке? — В руках Момо чашки с кофе и британские газеты.

— Нет. Кошмар. Что пишут?

— Внутри партии тори опять разборки. А работающие матери сдают позиции. Согласно опросам, семьдесят восемь процентов при возможности завтра же бросили бы работу.

— Чушь! Реально работающие матери во всяких дурацких опросах не участвуют. Времени нет. О чем ты думаешь, Момо?

Она морщит аккуратный носик:

— Прошу прощения… У меня их никогда не будет. Детей. Не представляю, как вам это удается, Кейт.

— Смысл в том, чтобы разложить все по полочкам. Работу на одну, детей на другую. И стараться не путать. Трудно, но возможно. А детей ты должна родить, Момо. Ты умна и красива, тебе и карты в руки, а то вокруг сплошь тупые уроды размножаются.

Момо трясет головой:

— Я детей люблю, честное слово, но я и работу люблю, а вы сами говорили, как в Сити относятся к женщинам с детьми. И вообще, — добавляет она с прохладцей, — не для того я столько лет училась, чтобы с детьми нянчиться.

Ну как ей объяснишь? Глядя на одуревших от двойной нагрузки работающих мам, девчонки вроде Момо решают насколько возможно оттянуть родительские заботы. Что из этого выходит, я знаю по подругам. Стукнет тридцатник, потом тридцать пять, они паникуют, ложатся черт знает под кого — в качестве донора спермы любой сойдет, — а забеременеть не выходит. Лечение от бесплодия долгое, болезненное. Иногда помогает. Чаще нет. Мы думаем, что обвели мать-природу вокруг пальца, но на то она и Мать, чтобы учить нас уму-разуму, как малолеток. Конец света — это не взрыв атомной бомбы. Конец света — это женщина, которая смотрит в стеклянное окошко на свои замороженные яйцеклетки и гадает, найдется ли у нее время сделать из них детей. Морщась от шума аэропорта, я думаю о том, как много для меня значат Эмили и Бен. Нет, все-таки Момо должна услышать…