Не так страшен черт - Алексей Калугин

Захвативший меня поток воспоминаний был бесцеремонно прерван вновь рявкнувшим во всю свою мочь динамиком:

– Покажите имеющееся у вас оружие, а затем положите его в ячейку!

Я вынул из ячейки, вновь оказавшейся на моей стороне, удостоверение личности и сунул его в карман. Расстегнув пиджак, я откинул в сторону левую полу, так, чтобы чекист за окном мог увидеть кобуру под мышкой. Затем я достал из кобуры пистолет, продемонстрировал его капитану и осторожно положил в ячейку.

Внимательно осмотрев мой «ерихон», капитан что-то отметил на лежавшей перед ним карточке. Оттянув защелку на рукоятке, он достал из пистолета магазин и пересчитал находившиеся в нем патроны. Ударом ладони загнав полный магазин на прежнее место, капитан достал из ящика стола пластиковый жетон на металлическом кольце и прикрепил его к скобе спускового крючка. Разломив жетон надвое, он передал мне мою половинку посредством все той же металлической ячейки. Пистолет же, вместе со второй половиной жетона, был отправлен в сейф.

Вся эта процедура была мне хорошо знакома, поэтому, получив половинку жетона, я сразу же развернулся в сторону бронированной двери. Капитан за окном нажал кнопку, и дверь медленно открылась, чтобы, пропустив меня, тут же снова захлопнуться у меня за спиной.

За дверью находился точно такой же тамбур, как и тот, который я только что покинул. Только теперь передо мной находилась двухстворчатая дверь лифта, которая тотчас же раскрылась, стоило мне только поднести ладонь к круглому фотоэлементу, закрепленному на стене справа от двери.

Внутри кабины лифта не было никаких кнопок или клавишей, – все управление осуществлялось с пульта дежурного, который заранее знал, кто куда направляется. Честно признаться, мне это никогда не нравилось. Что бы изменилось от того, если бы посетитель сам нажимал кнопку с номером нужного ему этажа? Я очень сомневаюсь в том, что нашелся бы чудак, способный отважиться на самостоятельную прогулку по зданию НКГБ. А так, стоя в замкнутом пространстве кабины, облицованной темно-коричневыми, с черными разводами пластиковыми листами, я чувствовал себя еретиком, замурованным в склепе по приговору инквизиции. Быть может, в этом и заключался смысл лифта без кнопок – сразу же, что называется, с порога заставить человека почувствовать собственную беспомощность и незащищенность. Впрочем, существовало и иное, куда более прозаическое объяснение. После недавней реконструкции здание, в котором я сейчас находился, насчитывало восемь этажей. Но это только в том случае, если глядеть на него с улицы. Сколько этажей находилось в подземной части любого из зданий НКГБ, непосвященным знать не полагалось. Но я подозревал, что их было значительно больше, нежели тех, что располагались на поверхности. Но подозрения мои оставались только подозрениями, в то время как наличие в кабине лифта кнопок с указанием номеров этажей стало бы неопровержимым доказательством существования многоэтажной подземной Москвы. Я явственно ощущал, что лифт движется вниз и с довольно-таки приличной скоростью, но чувства, что называется, к отчету не подошьешь.

Когда спуск в глубины НКГБ прекратился и двери лифта плавно разошлись в стороны, я увидел перед собой здоровенного краснорожего чекиста с сержантскими погонами, больше похожего на тюремного надсмотрщика, чем на администратора.

– Как дела? – подмигнул я ему.

Ничего не ответив, краснорожий сержант сделал шаг в сторону, давая мне пройти.

Едва покинув кабину лифта, я тут же понял, что оказался на этаже, на котором никогда прежде мне бывать не доводилось. Тот этаж, где я обычно получал разрешение на владение огнестрельным оружием, был похож на типичный административный отдел: стены, облицованные панелями из ДСП, бездарно имитирующими дерево, выщербленный паркет на полу, потертые кожаные кресла в углах, кашпо с увядшими цветами и неизменные шишкинские мишки в простенькой деревянной рамке. Сейчас же я видел вокруг себя только стены, выкрашенные в зеленый цвет. Пол под ногами был покрыт истертым буквально до дыр линолеумом, из-под которого местами проглядывала растворная стяжка. Длинный коридор, уходивший в оба конца, казался бесконечным. Я бы не удивился, узнав, что по этому коридору можно попасть в главное здание НКГБ, то, что на Лубянской площади, прямо напротив памятника Градоначальнику, установленному на постаменте, долгое время остававшемся бесхозным после того, как с него скинули Железного Феликса. На всем его протяжении не было ни одной открытой двери, а те, которые я мог видеть вблизи, были обиты железом, что также не вселяло в мою душу особого оптимизма.

– Я, вообще-то, по поводу регистрации оружия, – снова обратился я к сержанту.

Парню было от силы лет двадцать пять, но рожа у него была такая, словно он всю свою жизнь, начиная с младенчества, беспробудно пил. Глаза сержанта, выглядывающие из-под высоких, как у питекантропа, надбровных дуг, были похожи на двух слизняков, выползших на лист капусты после дождя, – такие же блеклые и ленивые.

Не произнеся ни слова, – должно быть, он открывал рот только в том случае, если требовалось закинуть туда что-то съестное, – сержант быстро зашагал влево по коридору. Он даже не обернулся, словно был уверен, что я непременно последую за ним.

А собственно, что мне еще оставалось делать? Пожав плечами, я двинулся в указанном направлении.

Ни на одной из дверей, мимо которых мы проходили, не было ни номеров, ни табличек с указанием служб, которые за ними находились, ни каких-либо иных опознавательных знаков, вроде «М» и «Ж» на дверях туалета. Я бы ни за что не нашел нужную дверь в бесконечном коридоре, но мой Вергилий уверенно двигался вперед, как будто обладал способностью видеть сквозь стены или, подобно собаке, различал запахи скрывающихся за дверьми людей.

Остановился он так неожиданно, что я едва не налетел на его широкую спину. Повернувшись вполоборота ко мне, сержант широко распахнул дверь, открывавшуюся в коридор. Заглянув в комнату, я в нерешительности остановился на пороге. Комната была не просто маленькой, а крошечной, похожей на поставленный на бок спичечный коробок: три шага в длину, два – в ширину. Под потолком горела тусклая лампа, спрятанная под матовый полукруглый колпак с металлической оплеткой. В левом дальнем углу имелось круглое вентиляционное отверстие, затянутое частой металлической сеткой, через которую невозможно было даже палец просунуть. Если бы помимо небольшого письменного стола со стулом и табурета перед ним в комнате находилась еще и шконка, я бы ничтоже сумняшеся назвал ее камерой.

Я собрался было еще раз попытаться объяснить анацефалу с сержантскими погонами, что я пришел по поводу разрешения на оружие, но, не успев произнести ни слова, получил увесистый тычок в спину, после которого влетел в комнату, больно ударившись коленом о табурет, который оказался привинчен к полу. Обернувшись, я увидел только захлопнувшуюся дверь и услышал, как щелкнул дверной замок.

Порадовало меня то, что, несмотря на всю дикость и абсурдность происходящего, мне удалось сохранить спокойствие, самообладание и ясность мысли. Я не кинулся на окованную железом дверь, не принялся в отчаянии колотить по ней руками, не заорал, взывая о помощи и справедливости, – просто сел на табурет и задумался.