Писатель - Александр Молчанов

– Или решат, что ты опасен для общества, и запрут тебя в сумасшедшем доме. Тебя это устроит?

– Да, если там не будет тебя!

– Размечтался. Лупоглазый! Я буду везде, где будешь ты! В тюрьме, в больнице, в могиле! Тебе никуда от меня не спрятаться.

– Все это пустые разговоры. Ты не можешь ничего мне сделать, а разговоров я не боюсь.

– Что ты сказал? – нахмурилась девочка. – Разговоры? Ты считаешь, что я не могу тебе ничего сделать?

– Да, ты можешь только петь и ругаться, а этого я не боюсь.

– Глупый, глупый Лупоглазый, я могу сделать тебе все, что я захочу, – сказала она, – вот смотри.

Она схватила кастрюлю, в которой варились макароны, и выплеснула ее содержимое на руку Лупоглазому. Тот с удивлением посмотрел на свою руку, облепленную макаронами, как белыми червями, а потом закричал от боли.

– Ну что, теперь ты понимаешь, что я могу сделать с тобой все, что захочу? Теперь тебе больно, Лупоглазый? Теперь тебе страшно?

Лупоглазый кричал, пока у него хватало дыхания. Потом он потерял сознание.

Нина шла по набережной, и каждый следующий шаг давался ей тяжелее, чем предыдущий. Она тяжело дышала, чувствуя, как в ее мышцы изнутри втыкаются острые иголки. Она шла все медленнее и медленнее и в конце концов остановилась. Оглянулась назад – стена психдиспансера белела в лунном свете меньше чем в ста метрах позади. Сколько она сможет пройти за ночь такими темпами? Ее голова опять закружилась, ее повело в сторону. Она едва удержалась на ногах. Посмотрела на свои руки и вспомнила, что она в больничной пижаме. Если кто-нибудь увидит ее в этом виде – ее поймают и вернут обратно в диспансер. Она должна найти какую-нибудь одежду.

Нина подошла к ближайшему дому. Это был большой деревенский дом в пять окон, обнесенный высоким забором. Нина оперлась на забор и опять остановилась, чтобы отдышаться. Вдруг ветер изменился, и в ее лицо пахнуло каким-то необычным сладковатым запахом. Вроде бы дым – но не дым. Нина как завороженная пошла туда, куда ее вел запах. Она увидела небольшой двор, дровяной сарай, груду досок и натянутую между двумя столбами веревку, на которой сушилось белье. Нина нашарила в темноте дверь калитки, отворила ее и вошла во двор. Она подошла к веревке и, наклонив голову, посмотрела на развешанное белье. Там была простыня, оранжевый халат и спортивный костюм.

Нина не слышала, что дверь дома приоткрылась и из нее беззвучно выскользнула тень.

Чтобы дотянуться до веревки, Нине пришлось встать на цыпочки. Деревянные прищепки были влажные от росы, и Нина не сразу смогла снять их с веревки. Нина бросила прищепки на землю, потом потянула на себя сначала спортивные брюки, потом куртку. Это была ярко-красная куртка фирмы «Адидас», тонкая и легкая. Нина одной рукой прижала куртку и брюки к себе и пошла к калитке. Но до калитки она не дошла.

Тень отделилась от стены дома. Это был мужчина – плотный, бритоголовый. Когда на его лицо упал свет от луны, стало видно, как он скалится, а его глаза горят азартом охотника. В его руке было длинное круглое ольховое полено, похожее на дубинку древнего человека. Когда Нина протянула руку к калитке, он поднял полено над головой и с размаху опустил его на голову Нины. Нина упала лицом вперед и повисла всем телом на приоткрытой калитке. Рука Нины разжалась, похищенный красный спортивный костюм упал в траву.

Новиков собирал материалы для статьи весь день. Он отменил все встречи и заперся у себя в кабинете. Он делал звонки, просматривал все факсы, пресс-релизы, новостные сообщения информагентств. Очень скоро он понял, что Железняк прав – в область медленно вползал кризис. И, как в той притче про лягушку, которую варили на медленном огне, изменения происходили так медленно, что их пока никто не чувствовал. Не было никакой паники. Не было банкротств или скандалов из-за неплатежей. Никто не протестовал, не выходил на улицы. Просто кое-где кое-кому задержали зарплату на несколько дней. Учителям в школах не выплатили отпускные. В пару больниц не поставили нужные лекарства. В магазинах пропало детское питание. Паре организаций угрожают отключить телефон за неуплату. Никакой паники. Никакой тревоги. Никто не придавал значения первым звоночкам надвигающегося апокалипсиса.

Новиков пытался представить этот апокалипсис в красках – и не мог. Воображение ему отказывало. Он мог сделать обзор информации, которую он собрал, но все это были разрозненные факты, которые складывались в цельную картину только в том случае, если понимаешь, к чему это идет. Читателя этим вряд ли впечатлишь.

Новиков пробовал начать статью и так и этак. Пробовал просто изложить цифры, написать отстраненно и сдержанно, «аналитически» – и тут же понял, что это не сработает. Попробовал «по-человечески», через историю какого-нибудь простого волоковчанина – но очень скоро понял, что по-человечески на простого волоковчанина ему просто наплевать. А если ему наплевать – то он не сможет зажечь читателя. Нужна была страшилка, масштабная картина надвигающейся катастрофы. Нужна такая статья, чтобы ее прочитала вся область, вырывая номер газеты друг у друга из рук. Нужна была литература.

Новиков помрачнел. Он понял, что последние полчаса все его мысли крутятся вокруг Андрея Розанова. Он представлял, как Андрей мог бы написать эту статью. Новиков несколько раз брал трубку телефона и клал ее обратно. Наконец решился.

Было уже около восьми вечера, когда Новиков позвонил Андрею домой и вызвал его в редакцию. Они провели в кабинете Новикова два часа. Новиков показал Андрею найденные им цифры и вкратце описал, какой он видит будущую статью.

Андрей видел, что Новиков тщательно обходит в своих описаниях один немаловажный вопрос, и тут же задал этот вопрос:

– Кто источник?

– Андрей, хоть режь, не могу сказать.

– Тогда мы это не докажем.

– Вот же цифры, ты же видишь – все это правда.

Андрей покачал головой.

– Мы не сможем привязать это к «Волоковецкой стали». Я не вижу здесь ни одной ниточки, которая вела бы к Курашову.

– Курашов не дурак, чтобы оставлять следы. Он понимает, что, если люди узнают, что это его рук дело, – они его повесят на ближайшем столбе. А завод его раскатают по кирпичику.

– Вот поэтому мы и не можем об этом написать. Он нас просто засудит.

– Вот поэтому мне и нужен ты, – мягко сказал Новиков.

– В смысле? – не понял Андрей.

– Это будет не статья в обычном виде.

– А что? Фельетон?

– Не совсем. Это должна быть антиутопия. Видение. Такой Герберт Уэллс. Тебе нужно заглянуть в будущее.

– Далеко?

– На несколько месяцев. И описать, как все здесь будет, когда начнется полномасштабный кризис.

– Да, если вы все прикинули верно, кризис начнется через месяц-полтора, – согласился Андрей. – Не так уж и далеко.