Азиатская модель управления. Удачи и провалы самого динамичного региона в мире - Джо Стадвелл

Такая жесткая официальная поддержка отечественной обрабатывающей промышленности подкреплялась в каждом государстве передачей ключевых решений касательно промышленной политики и внешней торговли в ведение только одного правительственного учреждения. В Японии это было Министерство внешней торговли и промышленности, в Южной Корее – Департамент экономического планирования, на Тайване – Бюро индустриального развития, в Китае – Национальная комиссия по развитию и реформам{156}.

Этим бюрократическим структурам на протяжении многих лет уделялось пристальное внимание, в частности потому, что наиболее известный и влиятельный научный труд о промышленном развитии Северо-Восточной Азии – книга Чалмерса Джонсона «Министерство внешней торговли и промышленности и японское чудо» (MITI and the Japanese Miracle) целиком посвящена чиновникам. Сравнение с Юго-Восточной Азией показывает, что роль чиновников в конечном счете определяется более фундаментальным решением правительства – принудить предпринимателей производить товары на экспорт, а потом избавляться от не справившихся с этой задачей. Чиновники хороши всего лишь настолько, насколько хороша политика, которую они проводят. Прежде всего, развивающиеся государства должны заставить своих самых сильных и продуктивных предпринимателей работать на экспорт, как правило, против их воли. Фирмы, способные заработать деньги дома, в защищенной среде, всегда неохотно соглашаются конкурировать в глобальном масштабе. Прочие методы воздействий обычно обусловливаются этой принципальной основой. Однако она не была логически объяснена творцами политики в Восточной Азии, а была скопирована Японией XIX в. с исторического образца.

Cовременному экономисту, впитавшему в себя идеи свободного рынка, якобы выгодного для всех его участников, политика, направленная на защиту национальной промышленности и одновременно на организацию форсированного марша к экспорту, может показаться едва ли не преступной. Нам, жителям богатых стран, с детства внушают, что все благосостояние порождено конкуренцией. Неудобная правда, однако, заключается в том, что каждое экономически успешное общество на стадии своего формирования грешило протекционизмом. За исключением «финансовых гаваней» – аномальных офшорных портовых зон, таких как Гонконг и Сингапур, в мире нет экономик, которые развились бы до первоклассных через свободную торговлю{157}.

Первой применила протекционизм и субсидии как средства для проведения индустриализации Великобритания эпохи Тюдоров в XVI в. Правительство облагало налогами экспорт сырой шерсти и импорт одежды, чтобы взрастить в стране ориентированную на экспорт шерстяную отрасль текстильной промышленности{158}. Франция применила сходную стратегию в XVII в.

Обретшие независимость Соединенные Штаты Америки отвергли возражения плантаторов Юга (они предпочитали экспортировать товарные культуры и импортировать мануфактуру), преследуя протекционистскую промышленную политику и сохраняя высокие ввозные пошлины со времен одного из отцов-основателей США и первого министра финансов Александра Гамильтона вплоть до начала XX в. Недаром историк экономики Пол Байрох назвал Соединенные Штаты Америки «родиной и оплотом современного протекционизма»{159}.

Пруссия со времен Фридриха Великого (XVIII в.), а затем и объединенная Германия усовершенствовали и расширили интервенционную промышленную политику в Европе. В свою очередь, немецкий протекционизм оказал глубокое влияние на Японию эпохи Мэйдзи.

Политика, проводившаяся странами Европы и Северной Америки в период их индустриализации, включала: суровые тарифные и нетарифные ограничения на импорт; контроль за правом торговли (например, британские Законы о мореплавании (Navigation Acts) с 1651 г. разрешали торговлю в Великобритании и ее колониальных портах только судам под британским флагом); специальные субсидии или «премии» для экспорта промышленных товаров и переработанного сырья; налоги и количественные ограничения для экспорта необработанного сырья; государственную поддержку инфраструктуры для экспортеров путем постройки каналов и железных дорог; государственные проекты в целях получения иностранных технологий (обычно путем приобретения передового машинного оборудования и привлечения иностранных специалистов, часто в нарушение законов других стран); усиленное снабжение сырьем, частично оплаченным государством; государственный режим контроля над качеством экспортных товаров с целью создания национальных брендов и репутации надежных изделий.

Общим для всех этих стран было предоставление широкой государственной поддержки небольшим группам крупных фирм – монополиям и олигополиям, которые располагали ресурсами, чтобы делать весомые капитальные вложения и конкурировать на международном уровне. Примеры тому охватывают диапазон от первой британской торговой монополии, официально получившей привилегии, – Ост-Индской компании, до гигантских индустриальных картелей Германии в конце XIX в.

Короче говоря, протекционизм всегда служил для богатых предпринимателей допуском к индустриальному развитию – в этом пункте историки приходят к значительному консенсусу. Однако большинство экономистов считают невозможным рассматривать протекционизм как необходимое условие промышленной модернизации. Проблема в том, что протекционизм предполагает временный компромисс, который экономическая наука объяснить не в состоянии. Действительно, измеренный экономистами в отдельно взятый момент времени протекционизм обходится дорого и не приносит эффекта, поскольку увеличивает себестоимость продукции, наносит ущерб потребителям и вызывает ответный удар. Тем не менее в качестве средства обучения промышленному менеджменту протекционизм позволяет приобрести стратегически важные знания, в то время как затраты носят лишь краткосрочный характер. Субсидии, неотъемлемые от протекционизма, позволяют поднять структуру модернизирующейся экономики с низкого уровня простого добавления стоимости на более высокий. По достижении нового уровня экономисты будут по-прежнему утверждать, что протекционизм неэффективен из-за его затратности, забывая о том, что именно протекционизм изменил структуру экономики.