Странствия хирурга: Тайна затворника Камподиоса - Вольф Серно

– Сдаюсь! – пропыхтел он.

– Я себя ненавижу за это! – сказал Магистр. Он сидел на соломе, сжавшись в жалкий комочек, и потирал ушибленные места. – Я, человек закона, выступающий против произвольного применения силы, дрался, как уличный мальчишка!

Все обитатели камеры опять лежали на своих местах, тяжело дыша, словно после долгого бега. У каждого из них были ссадины и кровоподтеки. Но Мартинесу пришлось хуже всех остальных. Он сидел на соломе рядом с отхожим местом и ощупывал рваные раны на ногах.

– Бывают в жизни случаи, когда делаешь такое, что сам себя не узнаешь, – вздохнул Витус. У него был синяк под глазом и царапины на лице. – Не расстраивайся, Магистр.

– Я много бы дал за то, чтобы случившегося не было.

– Из нас всех ты виноват меньше других, – донесся от противоположной стены голос Хабакука. – Тот, кто все это затеял, сидит вон там, – он мотнул головой в сторону Мартинеса.

– У меня после болезни Магистра осталось еще немного лекарственных трав. – Витус вопросительно взглянул на Мартинеса. – Ты, похоже, получил больше всех, Мартинес. Я мог бы немного подлечить твои ноги, а?

– Позаботься о собственном дерьме, – Мартинес действительно испытывал сильную боль и хотел бы, конечно, чтобы ему оказали помощь, но только не этот монастырский щенок. – У тебя у самого под глазом букет фиалок!

Его приободрила мысль о том, что этот синяк посадил парню он. Мартинес видел, что Витус взял из рук Магистра платок, который тот предварительно смочил в бачке с водой. Выжав его, юноша повязал себе голову этим платком.

«Паршивец, облегчение получает, – подумал он, – а у меня все тело горит от боли!» Недолго думая, бывший наемник вскочил на ноги. В два-три прыжка он оказался рядом с этим монастырским барашком и сорвал у него платок с головы.

– А ну-ка дай эту тряпку!

– Рехнулся ты, что ли? – испуганно воскликнул Витус.

– А ну верни платок. Немедленно! – прикрикнул Магистр на Мартинеса.

– И не подумаю! – Мартинес махал платком перед носом маленького ученого. Тот попытался схватить его. Мартинес приподнял его ровно настолько, чтобы Магистр, лежа, не мог до него дотянуться. Ученый попробовал привстать и вырвать платок – ничего не вышло. Так иногда глупые недоросли дразнят малышей конфетой, но не дают ее. Мартинесу эта забава пришлась по душе.

– Стряпчий-обманщик был несправедлив к Мартинесу, – подначивал он. – И другие тоже!

– Ну, хватит! – твердо проговорил Витус. – Ты уже и без того затеял драку. Бери платок, а то еще получишь на орехи!

– Ты так в этом уверен? – в голосе Мартинеса прозвучала издевка. – Тогда смотри, что я с этой тряпкой сделаю, – он разорвал платок на несколько кусков, а потом порвал в клочья и их. – Вот так! Вот так! Итак! – он бросал под ноги Магистру один ошметок за другим.

Маленький ученый был готов расплакаться.

– Ты даже не представляешь, что ты натворил! – прошептал он.

Вечером опять появился Нуну. Со стуком поставил на каменный пол камеры бачок с супом. Часть его перелилась через край. Но никто и слова не проронил, в том числе и Мартинес. Нуну поставил рядом плетеную корзинку с сухарями.

– Наваливайся, парень, – сказал он Мартинесу. – Может, когда-нибудь станешь таким сильным, как я!

– Тупая скотина, – сказал Мартинес.

Но только тогда, когда Нуну захлопнул за собой дверь камеры.

Магистр поднялся и отряхнул прилипшую к штанам солому.

– Ну, чего там, начнем, – он заглянул в бачок. – Скажу вам, что это тот же суп, который они дают нам каждый раз...

Взяв в руки разливную ложку, Магистр повернулся к Мартинесу.

– Суп, конечно, дрянь последняя, но, думаю, ты не из самых привередливых едоков в стране. Как-нибудь проглотишь. Давай поедим вместе и забудем о том, что случилось. Я ссор не люблю.

– А кто разливает суп? – выжидательно спросил Мартинес.

– Я, – ответил Магистр, – так у нас сложилось. Я уже к этому делу приноровился, у меня каждый получит не больше и не меньше, чем другие.

– Ни за что не соглашусь.

– Ты что, мне не доверяешь? Готов поклясться чем угодно, что никто еще ни разу не обижался на мою дележку.

«Это как раз то самое и есть, что мне не по нутру, паршивый ты законник!» – подумал Мартинес. А вслух сказал:

– Когда делят жратву, я никому, кроме себя самого, не доверяю! – Долгие годы, проведенные в армии, убедили его, что это самый верный способ отхватить кусок получше.

На другое утро Нуну появился непривычно рано. Он прошел через всю камеру прямо к Витусу:

– Доктора-еретика на допрос в мэрию!

Он схватил Витуса, еще не вполне проснувшегося, и поставил его на ноги.

– Поторапливайся! Инквизитор терпеть не может, когда его заставляют ждать.

Витус почувствовал, как всем его существом овладевает страх.

– А в чем меня обвиняют? – собственный голос показался ему чужим. – Ты ведь наверняка что-то слышал?

– Я ничего такого не знаю, клянусь невинностью Пресвятой Матери Господа нашего! – колосс толкнул Витуса в сторону пустого бачка.

– Неси его! – велел он. – Уж если выходишь из камеры, то хоть на что-то сгодишься!

Его преосвященство Игнасио преисполнился воли исправлять нравы со всей подобающей строгостью, не делая поблажек никому. Ему надоело пассивно наблюдать, как ересь все глубже проникает в жизнь людей на Иберийском полуострове. Если отвлечься от нескольких десятков процессов о ведьмах в Арагоне и Наварре, то перед судом инквизиции предстало слишком мало людей, повинных в ереси. Совсем не то, что в Италии, Германии, Венгрии, Боснии, Англии или Шотландии, где инквизиторы с врагами святой матери-церкви не церемонились.

Но теперь, когда на место инквизитора поставлен он, Гонселоде Игнасио, первые успехи обозначились и здесь. Свидетельство тому – процесс против еретиков Пабло Категун и Лонсо Арвоса. Этот случай завершился аутодафе несколько неожиданно для него самого. Оба еретика наотрез отказались признать себя виновными, хотя им раз за разом это предлагалось. Упрямцы твердо стояли на том, что они совершенно нормальные люди. Разве может считать себя нормальным мужчина, который любит другого мужчину?

Он презрительно поморщился и аккуратно сложил перед собой в стопку отдельные пергаментные листы. Не отрывая глаз от них, нащупал левой рукой вазочку с орехами. Взял один в рот, пожевал, как заяц, и снова вынул. Посмотрел на надкушенный орех, с удовольствием отрыгнул и макнул орех в горшочек с мелким-мелким сахаром. Потом орех исчез за его тонкими губами. Мысли инквизитора вернулись к обоим еретикам.

Не заупрямься они так, дело до сожжения, может, и не дошло бы. После этих аутодафе всегда столько разговоров... А еще больше всяких неприятных вопросов... К тому же оба они оказались бедными, как церковные мыши, и никакого добра после них не осталось. Прискорбное обстоятельство, если учесть, что понтифик всегда с большим пониманием относится к инквизиторам, которые способны пополнить его казну.