Чистильщик - Эйке Шнайдер

Он отступил в сторону, обходя Ингрид.

– Как бы то ни было – спасибо за заботу.

– Эрик, я не хотела…

– Да нет, ничего. Я просто забыл, что сопляк по сравнению с вами. Ты напомнила, только и всего.

Она усмехнулась:

– Вот как, значит… Что ж, больше не буду обременять тебя заботой.

И стремительно зашагала вверх по лестнице.

– Ингрид, я…

Она не обернулась. Эрик саданул кулаком по стене… Наверное, зря он так. Может, она и правда ничего такого не хотела, а в самом деле беспокоилась. Но что сказано, то сказано, назад не воротишь.

Проверять, предупредил ли командир о наказании в харчевне, Эрик не стал: есть не хотелось. Рано или поздно станет ясно: едва ли кто-то будет носить ему хлеб и воду на позолоченном блюде. Проголодается, тогда и узнает. В этот раз нарушать приказ он не собирался, и вовсе не из страха, что Альмоду донесут. Его не заперли и не приставили никого наблюдать, и это само по себе стоило слишком дорого, чтобы снова показывать себя взбалмошным мальчишкой.

Эрик вздохнул. Навалилась усталость, тяжелая и вязкая, не как бывает, когда в охотку набегаешься взапуски или наплаваешься до синих мурашек, а будто после экзамена: вроде и не делал ничего, пялился в записи да зубрил, но даже радоваться честно заработанному «сверх ожиданий» нет сил. Добравшись до комнаты, он упал на кровать ничком, закрыл глаза. Кнуда где-то носило, да оно и к лучшему, разговаривать тоже не хотелось ни с кем. Пережитый за утро страх изрядно его утомил, и до чего ж стыдно было сознавать, что трясся он совершенно зря! И с Ингрид поссорился тоже совершенно зря.

Открылась и закрылась дверь. Эрик не поднял головы – наверняка сосед вернулся. Решил сделать вид, что спит. Вдруг и в самом деле удастся заснуть. Тишина показалась слишком долгой. Будь это Кнуд, давно бы заговорил, или плюхнулся бы на кровать, или завозился в сундуке. Но вошедший, судя по всему, просто стоял.

– Да уж, умеет Альмод душу вымотать, – сказал Фроди.

Эрик поднял голову:

– Уже знаешь? Снова будешь говорить, что за дело получил?

– Не буду. Ты и сам знаешь, что за дело. Но я бы наорал или леща отвесил, а не стал жилы тянуть. – Он помолчал. – Пойдем в книжную лавку? А то в любой миг могут сорвать на Зов, а я так ее тебе и не показал. На обратном пути завалимся куда-нибудь и напьемся. Ингрид не может, говорит, что ее давние знакомые зазвали – наследник у кого-то там родился, обмывать будут.

– А что, тебе не зазорно с сопляком возиться? Или зовешь только потому, что Ингрид не может? – Эрик снова уткнулся носом в подушку.

Фроди сел рядом, кровать под ним тяжело скрипнула. Положил руку на плечо:

– Кто тебе такую дурь сказал? Альмод? Или сам придумал?

Эрик рывком перевернулся на спину, заглянул ему в лицо. Щеки обожгло стыдом.

– Прости.

Как он умудряется все портить раз за разом?!

– Значит, сам придумал, – хмыкнул Фроди. – Вот же ж, башковитый, а дурень. После Зова мне придется любоваться на твою морду… обычно неделю, круглые сутки. Так чего ради я бы стал бы любоваться на нее сейчас? Только потому, что не нашел другой компании? Мне не пятнадцать лет, могу и один до лавки прогуляться.

– Еще скажи, мол, ты не мальчик, только получивший перстень… – буркнул Эрик.

– А я его и не получил. Но не мальчик, да. Впрочем, и не девочка, однозначно.

Эрик не выдержал – прыснул. Повторил:

– Прости. Я и правда…

– Брось. Но, кажется, надо сперва напиться, а потом в лавку.

– Пить я не буду. Альмод велел: неделю на хлебе и воде.

– Я ему не скажу.

– Дело не в том, расскажешь ты или нет. Я-то буду знать. Он поверил мне на слово, и…

Слов не хватило. Впрочем, Фроди понял.

– Гордый, значит… Уважаю. Плевать на выпивку, за книгами-то со мной сходишь?

– Схожу. – Эрик сел на кровати. – Только на моей книжке клеймо библиотеки университета Солнечного.

– Да лавочнику плевать. Правда, поторговаться придется. Начнет кочевряжиться, конечно, но клеймо можно вывести, если знать как. А уж он-то знает.

Книжная лавка оказалась неожиданно просторной и светлой. Еще бы: в свинцовом решетчатом переплете окна, на ночь закрывавшегося массивными ставнями, стояли прозрачные стекла. Этакую диковинку Эрик увидел только в столице. В университете Солнечного стекла в рамах были мутными, а переплеты – частыми, так что света попадало куда меньше. И что на улице делается, не видно, не отвлекает.

Неудобно, наверное, когда кто угодно с улицы может заглянуть и рассмотреть, что происходит внутри. С другой стороны, на свечах экономия: как бы ни был богат лавочник, едва ли он может себе позволить нанимать одаренного только для того, чтобы было кому постоянно поддерживать светлячок. Эрик подумал, что книги в этой лавке должны стоить и вовсе несусветных денег, даже замялся у дверей. Фроди – глаза у него на затылке, что ли? – подбодрил со смешком: дескать, не стой на пороге, не переживай. Сам же книжную долю с жалованья отдавал. На всех отложена, потом по очереди все перечитают.

Эрик успокоился было: за то, что они вчетвером откладывали месяц, в городе пришлось бы работать года три. Хотя не так уж это выходило и много, если вспомнить, что за стоимость дюжины книг можно купить доброго ездового коня. И поэтому он снова заволновался, когда лавочник начал «кочевряжиться», сбивая цену и плачась, какие у него начнутся неприятности, буде кто обнаружит в лавке книгу с клеймом библиотеки университета Солнечного.

Фроди хмыкнул, оттер Эрика плечом, молча водрузил поверх спорной книги пять увесистых томов. И улыбнулся. Лавочник вздохнул – слишком громко и тяжело, чтобы принять это за чистую монету, – и указал на полку за спиной: мол, выбирайте. Книг там стояло изрядно: дюжины три, наверное.

– Он продал это мне вдвое дороже, чем вернул сейчас, – сказал Фроди. – И продаст еще кому-нибудь. К тому же мы сегодня заберем столько, сколько у него покупают за месяц. Так что не дергайся и выбирай спокойно. Тебе что интересно?

– Все. Лишь бы буквы были.

Фроди чуть подался вперед, вперившись в надписи на обложках. Ухмыльнулся:

– «Травы и цветы джунглей Харибдии». Пойдет? Или «Откровения Осфрида Блаженного».

Эрик тоже рассмеялся:

– Пойдет, если не найдем ничего интереснее.

– Тебе правда все равно?

– Я одолел библиотеку Солнечного. Все тысячу двести томов. Поверь, в сравнении с некоторыми трактатами «Травы и цветы джунглей…» – наверняка увлекательнейшее чтение, особенно если с картинками.

– Верю. Как-то мы застряли в замке одного благородного. Ровно три тома. Священное писание. «Воспитание благородного юноши». И «Наставления молодой хозяйке». К концу второй недели Альмод мог изложить священное писание наизусть, слово в слово. Я ему тогда проспорил три золотых – думал, этакий талмуд вызубрить невозможно. И после того мы стали выделять долю на книги. – Фроди помолчал и добавил почти мечтательно: – Но слышал бы ты, как он крыл высокородных балбесов, не желающих тратиться на должное образование для детей!..