Франсуаза, или Путь к леднику - Сергей Носов

- Ну это ты зря, Дина. Мой папаня с таким ножом не удержится, пойдет на снежного леопарда, а ведь они в «Красную книгу» занесены.

- Хорош острить, - ответила Дина, отдавая ножи точильщику.

Когда-то Дина точила ножи сама. Адмиралов ей не мешал, даже не заговаривал с ней в минуты точения, знал, что заточка доставляет жене удовольствие. Точильный камень, которым пользовалась Дина, прежде принадлежал покойному дяде Вите, брату отца. Строго говоря, согласно устному определению отца Дины точильный камень должен был быть унаследован будущим по факту супругом Дины (то есть, как ни крути, нынешним Адмираловым) - причем в качестве приложения к охотничьему ножу, с которым покойный Виктор Аркадиевич, гласило предание, ходил на кабана. Вряд ли на кабана, - убойные возможности «холодного», как говорили, «оружия» были явно преувеличены, даже удостоверения на право владения этим ножом не требовалось (в ту же Индию его можно было везти со спокойной совестью и без декларации, но, конечно, в багаже, а не с ручной кладью). Как бы то ни было, на дядин охотничий нож Дина не претендовала, а что до точильного камня, она сразу же посчитала его своим, сказав Адмиралову: «Тебе не надо». В то время у нее был югославский кухонный набор, изготовленный еще до распада Социалистической Федеративной Республики Югославии. На этих ножах Дина обрела первый опыт заточки. Удачный опыт, даже очень удачный. И все равно отчего-то она оставалась недовольна собой, - возможно, в силу (так думал Адмиралов) «завышенных требований к собственной персоне». Кроме того югославские ножи со временем разочаровали Дину: они были с деревянными рукоятями, под которые попадало мясо да и не только, - мыть их мука была. Тогда Дина, вняв рекламе (в чем бы никогда себе не созналась), приобрела кухонный набор немецких ножей, цельнометаллических, - мыть их было одно удовольствие. А также точить. Адмиралову эти ножи напоминали медицинские инструменты, но своими побочными ассоциациями он Дину не тревожил и сам на них не зацикливался. Его смущало другое. Он вообще не понимал, зачем так много ножей в доме - и для сыра, и для рыбы, и для мяса, и для хлеба, и для еще немало чего, - конечно, это не мужское дело вмешиваться в кухонные дела жены, он и не вмешивался, хотя ему часто доставалось за то, что он пользуется не тем ножом и не способен усвоить отдельных ножей назначение. И этого тоже не мог понять Адмиралов: зачем его, взрослого человека, воспитывать? Все, что усвоено, то и усвоено, - не мудрее ли воспринимать мужа, как данность? Сам он никогда не предпринимал попыток перевоспитывать Дину. Во всяком случае, он так считал.

Возможно, из-за тех же «завышенных требований к собственной персоне» Дина однажды посчитала, что заточкой ножей должен заниматься профессионал, а не самоучка-любитель вроде нее. В прошлом году такой профессионал обнаружился на рынке - в торце главного павильона. Примерно раз в три месяца Дина по дороге с работы завозила сюда ножи. Прямо у нее на глазах осуществлялось неторопливое точение на стареньком электроприводном станке с абразивным крутом. Дина, при всем ее прогрессизме, испытывала уважение к старой технике и тем более к людям, которые на ней работают. Она могла бы сэкономить несколько минут и успеть, пока ножи точатся, купить, допустим, мороженой рыбы, но ей нравилось наблюдать за искрометной работой усатого точильщика.

- Почему ножниц нет? Еще ножницы заточу.

Обещала принести в следующий раз ножницы.

Дина и Федя прошлись по рынку. Уже появилась черешня, турецкая. Дина купила килограмм и туг же у прилавка: «Держи» - дала Феде полиэтиленовый мешок в руки - расправить. «Это кому?» - «Собачке Муму». - «Если мне, мне не надо!» - «Надо, Федя, надо. Молодой. Витамины» «Мне столько не съесть». И потом - когда, уже ничего не поделаешь:

- Мне столько не съесть одному.

- А ключ для кого?

- А что ключ? Просто ключ - запасной.

- Для чего?

- Чтобы было!

Дина припарковала машину за два квартала от рынка, руки у Дины были в черешне, решили зайти в кафе.

Она позволила Феде заказать по чашечке кофе, а сама пошла в туалет мыть руки. Глядя в зеркало, вспомнила о книге Антониони, которую Федя подарил ей на Новый год. Вот! Сейчас они поговорят о «Красной пустыне».

Вернулась за стол и не успела ничего сказать - Федя спросил:

- И когда мой папенька в Индию отправляется?

- Билет на первое июня, они до сезона дождей добраться хотят...

- Ты ему не говори, Дина, я тебе одной признаюсь. У него в июне внук родится.

Дина произвела губами глухой звук. Глубоко вдохнула и выдохнула.

- Так. Прекрасно. Вот это новость.

- Не все еще. В июне внук, а в августе внучка.

- Шутка? Ты меня разыгрываешь?

- Тебе всегда кажется, что тебя разыгрывают. Зачем разыгрывать? Нет. Просто так получилось.

- Постой. Не бывает такого. Такого, в принципе, не бывает!

- Мамы - разные.

- Я догадалась, что не одна.

- Они подружки. Обе в Минске живут. Студентки. Я бы женился, если бы одна была, а когда две... тут все по-другому, сама понимаешь.

- Что я понимаю? Я ничего не понимаю!

- Это их решение.

- А ты ни при чем?

- Причем. Но так получилось.

- Родители есть?

Ждал он или нет этот вопрос, для него, похоже, вопрос этот был наименее трудным, - оживился.

- С родителями как раз вполне нормально. У Маринки только мать, у Жени только отец. Они знакомы. Было бы идеально, если бы они составили пару.

- Кто - пару? Ты про кого? Про родителей?

- Ну да. Дочки - за. Но вряд ли получится. Хотя было бы идеально.

- Федя, миленький, тебе девятнадцать лет.

- Моему папане тоже девятнадцать было, когда меня родил.

- Твой папаня родил тебя в законном браке и от одной женщины... чёрт!.. что я несу!..

- Не волнуйся, я вполне осознаю исключительность ситуации. К тому же я не такой легкомысленный, как ты могла бы подумать. Решения надо принимать взвешенные, ответственные. Моя первостепенная задача - определиться с жизненными приоритетами.

- Молчу. Нет, молчу.

- Вот и молчи, и не говори ему ничего... до конца августа.

- Он из Индии в конце июня вернется.

- Боюсь, до августа лучше. Пусть себя бережет. Стихи пишет, детские. Пригодятся еще.

Это, Франсуаза, священный город Ришикеш. Ты разве не мечтала побывать в Ришикеше? Ну так вот: мы в Ришикеше! Ты недовольна? Не ожидала? Думала, не доберемся? Твое право - можешь в прятки играть. А мы - на мосту. И этот мост - через Ганг! Длинный-предлинный навесной мост через Ганг. Наконец-таки я увидел Ганг, священный Ганг, бурлящий, кипящий, мчащийся под гору, и он, я тебе скажу, слишком велик для горной реки, насколько я представляю горные реки и мосты через них. На перилах при входе на подвесной мост сидят обезьяны. Высматривают, нельзя ли чем поживиться. Детеныши цепляются к их животам. У Любы уже отобрали банан, когда мы спускались все вместе с горы, теперь отбирать у нас нечего, нас пропустили. Обезьяны священны, их нельзя обижать - ни словом, ни тем более жестом. Я тут утром еще миролюбиво присел на камень рядом с одной, так она на меня так оскалилась и так на меня зашипела, что я счел за лучшее встать, отойти, ну ее, пусть одна на камне сидит. Ты когда-нибудь видела обезьян на воле? Я только здесь. Первых - когда подъезжали. Брели себе по обочине в сторону Ршикеша и не боялись машин. Одна обезьяна такая потом залезла в гостинице нашему психотерапевту в номер и стала исследовать его рюкзак, а когда он прикрикнул на нее, появился служащий и объявил, что обезьяну нельзя обижать. Обезьяны вроде коров. А что до коров, они тоже переходят Ганг по навесному мосту, ну а что им еще остается, не вплавь же. Тут есть еще один навесной, километра два вниз по течению, и на нем, говорит Командор, ко всему такому вдобавок нищие калеки сидят по краям, не пройти мимо них невозможно. Тяжелое зрелище, наглядимся еще. Или вот мотоциклы. Как-то умудряются по мосту проезжать сквозь толчею, лавируя между встречными и попутными пешеходами, - и те и другие абсолютно безразличны к приближению двухколесного транспорта. Может, мы еще искупаемся в Ганге. Вода здесь мутная, глинистая, но это не та грязь, которой славен Ганг, бегущий по равнине. Здесь, у нас, еще горный поток. Или это уже не совсем горный? До равнины близко уже. Это ж предгорье. Мы над уровнем моря метров триста каких-то. Это тебе не пять километров, как неделю назад. Справа на том берегу, кстати, спуск - ступени к воде. Мы видим, как там совершаются омовения. Мы высоко над рекой. Гхат, - но, боюсь, ты не знаешь этого слова. Даже уверен. Люба восклицает: купаются в сари! - и показывает рукой на женщин, входящих в воду. А Командор отвечает: чего же ты хочешь? Купальники запрещены. Люба, между тем, взяла купальник с собой. Почему я не мужчина? - говорит Люба. Это да, суда по тому, что мы видам с высоты навесного моста, мужчинам действительно проще. Но далеко нельзя никому заходить, может унести теченьем. А вот это самый высокий ашрам, - показывает Командор на причудливое здание слева. Словно сложено из конструктора для детей. Блоки, секции, башенка, пирамидки. Человечки в окнах и на смотровых площадках. Мы туда не пойдем, сказал Командор. Мы вон туда пойдем, там много ашрамов. Где-то там наш баба обитает. Франсуаза, я к тебе обращаюсь. Ты не расслышала? Наш с тобою баба. Вот и Крачун забеспокоился о тебе, спрашивает меня, что я чувствую и каково мое настроение. Врать не буду, я в порядке, все со мной хорошо. Но по имени избегает тебя называть. Биограф!