Заколдованная земля - Карел Глоух

Снег дал нам возможность использовать лыжи. Мы отправлялись отсюда на широкие равнины и в леса.

Далеко уходить мы не решались. Дни становились короче, а ночи были темны и бурны. Но эти прогулки представляли для нас источник наслаждения.

Как только выпал рыхлый снег, мы устроили охоту на оленей с помощью кремневого копья гак-ю-маков.

Упругое древко и острый камень делали из него оружие с неожиданными достоинствами. Мы выследили животное и на лыжах гнались за ним. Олень проваливался в сугробы, делал отчаянные прыжки, но его бег делался тише. Как ветер, подлетели мы к нему и, продолжая бежать сбоку, вонзили в него копье.

Однажды я отправился на лыжах на плоскогорье у восточного побережья озера; отправился беззаботно, с ружьем за плечами, больше думая о здоровом спорте, чем об охоте. Бродил я для удовольствия около двух часов, пока совершенно усталый не остановился в пустынной местности.

Снег был превосходный, погода ясная; на небе играло сильное северное сияние. Оглянувшись, я вдруг увидел на вершине противоположного холма большого волка. Он стоял неподвижно, выделяясь с поразительной ясностью на фоне пылающего за ним неба. Я видел его поднятые остроконечные уши и полураскрытую пасть.

Хотя у меня не было намерения убить его, – я невольно схватился за ружье. Но когда я взглянул снова на холм, волк исчез.

Отдохнув, я двинулся потихоньку в путь на запад, чтобы достигнуть озера. Я возвращался домой. Но тут я заметил волков, бесшумно гнавшихся за мною. Они бежали с двух сторон во всю прыть. Большие белые хищники устроили на меня облаву.

Я схватил ружье, обернулся и сделал два выстрела один за другим. Один волк свалился на самом быстром бегу.

Потом я оставил уже все без внимания и пустился наутек. Меня могли спасти только лыжи. Я несся по склону, как молния. Обоими шестами тормозил и правил. Я знал слишком хорошо, что если буду принужден остановиться, – я погиб. Я слышал, как свора стремглав неслась за мной по склону. Мороз пробежал у меня по коже.

Я напряг зрение, чтобы лучше видеть. Дорога прерывалась. Поперек нее тянулась глубокая трещина. Другой ее «берег» был на расстоянии добрых двадцати метров и метров на восемь ниже того, к которому я несся.

Я хотел круто повернуть у самого края трещины телемаркским поворотом и продолжать бег налево, где поверхность казалась мне удобнее. Но волки разделились и бежали ко мне с обоих сторон вдоль трещины.

Мне оставалось одно последнее, самое отчаянное средство: воздушный прыжок. Этот прыжок – верх искусства. И я несколько раз делал его с успехом, но только на меньших расстояниях.

Мигом полетел я по сугробу к бугру на краю трещины. Со сжатыми зубами, задерживая дыхание, я сильно разбежался, использовав бугор, как трамплин, и оттолкнулся со всей силой. Прежде, чем упасть, я выбросил правую ногу вперед, тотчас же упал на левое колено и покатился в облаках снежной пыли.

Волки яростно бегали на той стороне трещины: два-три из них, разбежавшись слишком сильно, полетели в глубину. Я быстро удалялся. Через некоторое время я добрался до озера.

Подморозило. Холод сразу упал на 20° ниже 0. Озеро Надежды замерзло на всем своем пространстве. Только черное отверстие подземного стока оставалось свободным ото льда, и через определенные интервалы из водоворота слышались рычание, храп и свист.

Частые ледяные туманы, насыщенные ледяными кристаллами, делали пребывание наружи неприятным. Солнце появлялось, как кровавое расплывчатое пятно.

После сильных бурь, гнавших перед собой тучи снеговой пыли, настало затишье. Подошли дни трескучих морозов. Термометр показывал 48° ниже 0.

Гак-ю-маки заложили вход в большую пещеру и увеличили костры. Тайга словно окаменела. Стволы трескались от холода, как будто стреляли из ружей. Земля давала трещины, как в большую засуху.

Я ничего не видел красивее картины северных сияний в Каманаке.

В темноте бархатно-серой ночи тихие огни начинают развеваться по небу. Они выходят из-за горизонта, из-за снежных северных равнин, из глубей и пропастей пространства. Это пламя мистическое, таинственное, которое наполняет мысль удивлением и неясным беспокойством. Развевающиеся пояса смарагдовой зелени, серебряно-огнистые ленты, золотистые бахромы, красные банты и занавесы.

Они погасают, как будто их задуло дыхание какого-то мощного существа, а через минуту вспыхивают снова, выходя из неведомого горна.

Игла компаса целыми днями судорожно дрожит. Очевидно, происходят сильные магнитные бури.

Солнце готовится нас совсем оставить. Оно выходит только на несколько часов, – теперь же только на полчаса. 28 октября оно совершенно исчезло.

В начале декабря случилось важное событие.

Однажды сидел я в пещере вместе с Алексеем Платоновичем, подкладывая в огонь топливо и перечитывая – не знаю в который раз – несчастные обрывки газет своей отчизны, которые я сохранял, как святыню. Перечитывал и объявления, которые я давно уже знал наизусть.

Вдруг я услышал глухой рокот голосов в центральной пещере. Я уже привык к частым столкновениям молодых гак-ю-маков и не придал этому значения.

Но тут вбежала в пещеру бледная перепуганная Надежда и, опустившись на каменную скамейку, зарыдала. Я старался ее успокоить и узнать причину волнения. Наконец, она смогла рассказать.

Запасшись ацетиленовым фонарем, она долго ходила по перепутанным коридорам Катмаяка. Она забралась в совершенно покинутую часть его и узким проходом вошла в темное широкое пространство. И когда свет фонаря упал на стены, она увидела большие изображения зверей, которые, казалось, ожили и грозно выступили из мрака.

Она была в запретной Пещере Образов… Вдруг дьявольское рычание раздалось сзади нее. Быстро обернувшись, она увидела грозное зрелище: старый троглодит заметил ее.

Качаясь, он выпрямился на своих расслабленных ногах, отвратительный, страшный при резком свете фонаря. Он трясся в припадке ярости, хрипел, белки его глаз сверкали и между клыками на черных губах показалась пена. Его охватили конвульсии; он бросался и извивался, как червь, угрожая кулаками и выкрикивая, как сумасшедший, бессвязные слова.

Три косматых охотника вбежали на этот шум в Пещеру Образов. Увидя Надежду, они были охвачены такой же яростью. Они замахнулись оружием и бросились на девушку…

Спрятав в складках своего платья фонарик, Надежда убежала от них боковым коридором.

Табу было нарушено! Гак-ю-маки ожидали всяческих несчастий, которые должны были постигнуть их в наказание за это и были страшно встревожены.

– Они убьют меня, я это знаю, как они убили Андрэ и других, – твердила Надежда, – где только Фелисьен со Снеедорфом и Эквой? Если дикари окружат нас в пещере, – мы будем разделены и погибнем. Нужно выйти из Катмаяка! Кто-то идет коридором! Слышите? – Надежда схватила топор. – Это они, – глухим голосом проговорила она.