Бьющееся стекло - Нэнси-Гэй Ротстейн

В Венеции их резиденцией, разумеется, становился люкс в Палаццо Гритти, с видом на Большой Канал. Ей запомнились поездки на остров Мурано: они без устали объезжали фабрику за фабрикой в поисках самого изысканного хрусталя — поиски, которые неизменно месяц спустя завершались в экстравагантных салонах Сальватини или Паули и Компании. Транспортом служило только водное такси — на паромах всегда царила толчея, что же касается гондол, то ее родители утверждали: если проявишь беспечность и сядешь в одну из них, вся одежда пропитается запахами канала. Ее мать всегда заявляла, что месяца недостаточно, чтобы побывать во всех галереях, какие упоминаются в туристических путеводителях, и, видимо, поэтому на продолжавшиеся полдня экскурсии «Америкэн Эксперсс» ее всегда отправляли одну.

Вернувшись в гостиную, Диди взглянула на озеро, повернув бронзовую ручку, открыла балконную дверь и, выйдя на балкон, села в шезлонг. Расслабившись и ощущая всем телом упругие полоски ткани, она невольно поежилась, осознавая, что смертельно устала. Была то физическая усталость или же эмоциональная, в действительности не имело значения. Главное, что теперь она здесь. Наконец-то она сюда вернулась. После слишком долгого отсутствия.

Вдававшийся в озеро своеобразный бассейн, похоже, пользовался популярностью. Должно быть, это тот самый плавучий док, о котором ей рассказывали. Шезлонги на палубе не пустовали, на воде плавал оставленный купальщиками мяч. Диди записалась на курортную программу, но это вполне могло подождать до завтра. Или до послезавтра. Время представляло собой тот товар, который больше ее не интересовал.

По озерной глади, пыхтя, ползло допотопное деревянное суденышко: над спокойной водой разносился перестук его мотора. К основанию горы лепились миниатюрные виллы — «пряничные домики», как называла их она прежде. Оранжевые черепичные крыши и ярко окрашенные стены казались цветными мазками на фоне изумрудной зелени. По крутым склонам, петляя, поднимались автомобили: на металлических корпусах, отмечая маршрут, то и дело вспыхивало солнце. Некоторое время Диди следила за тем, как эти блестящие точки то появляются на виду, то пропадают за деревьями или в окутывавшей склоны туманной дымке. Потом глаза ее устали от блеска, и она перевела взгляд на паривших над озером дельтапланеристов. Отвага этих людей восхищала, их неторопливое скольжение по воздуху завораживало.

Поймав ветер, некоторые из них заскользили в ее сторону, и один на мгновение приблизился к балкону настолько, что Диди успела рассмотреть его внешность. Прекрасный образец средиземноморского типа. Волевое, с резкими чертами лицо. Распростертые под крыльями сильные, мускулистые руки. Стройное, худощавое тело. И сложением и обличьем совсем, как Тони.

Не отводя глаз, Диди следила за его гипнотизирующим движением, и вот уже ее мысли унеслись в полет, столь же причудливый и свободный.

Назад, в Бостон. Назад, к Тони.

Нет, если уж быть точной, то в Европе она проводила не каждое лето. Исключением явилось то лето, когда ей исполнился двадцать один год. Ей было не так-то просто убедить родителей отпустить ее в Гарвард, на летние курсы. Они так и не поняли, с чего это вдруг ее потянуло учиться. «Никто из твоих друзей туда не едет», — недоуменно твердили они. Им было отчего недоумевать — учение никогда не относилось к числу ее любимых занятий, и мать с отцом помнили, скольких трудов стоило убедить Диди посещать Брэнксом Холл, а потом Риерстон в Торонто.

Что ты там забыла? — спрашивали они. Их тревожило, как бы дочурка не оказалась в неподходящей компании. Конечно, ее отец имел деловые контакты в Бостоне, так же как в Филадельфии, Атланте, Далласе или Майами. Как в любом городе, где его дочерние компании строили торговые центры. Но настоящих друзей, людей, на которых он мог бы положиться и которых мог бы попросить ввести Диди в свой круг, в тех краях у него не было.

Но как раз это и побуждало ее стоять на своем. Ей очень хотелось оказаться там, где никто не знает ее родителей и, услышав ее фамилию, не подумает первым делом о деньгах. Она намеревалась пожить самостоятельно, выяснить, кто же она — Диди — такая на самом деле.

Как говорили, Бостон не самое плохое место, где можно провести лето. Всего в двух часах езды оттуда лежит Кейп Код — длинный песчаный полуостров в Массачусетсе, славящийся романтичными пляжами с белым песком.

Она постаралась успокоить родителей, заверив, что жить будет в университетском кампусе, а стало быть, не останется совсем уж без присмотра, и польстила их тщеславию, напоминая о высоком престиже избранного университета. Последнее действовало: она сама слышала, как отец с гордостью говорил деловым партнерам о намерении своей дочери поучиться в Гарварде. Столь незначительную деталь, как то, что речь шла всего-навсего о летней программе, он, разумеется, опускал.

Правда, родители настояли на том, чтобы проводить ее в Гарвард, что и сделали за два дня до ее официального заселения. В четверг, на последней неделе июня, они прилетели из аэропорта Мэлтон в Бостон. Время ее прибытия явилось результатом двух не связанных между собой факторов: желания ее родителей не откладывать собственный отъезд в Европу, а отплыть, как всегда, на июньском рейсе «Микеланджело», и отцовского присловья, отточенного за годы успешного ведения строительного бизнеса: «кто явится первый, тот застолбит лучшую площадку».

Диди хотела прибыть в кампус незаметно, но, невзирая на все ее протесты, отец не захотел отказываться от укоренившихся привычек и настоял на том, чтобы в аэропорту Логан их, как и во время всех прочих поездок, встретил «линкольн», который, доехав до кампуса, остановился перед самым Тэйер Холл, общежитием, где предстояло жить Диди.

По требованию ее отца пожилой водитель отнес на площадку третьего этажа три чемодана, два больших кейса и корзину для пикников. Стереосистему, заботясь о ее сохранности, Диди попросила привезти отдельно. Она знала, что со стороны шофера возражений не последует: отец никогда не скупился на чаевые. Распахнув дверь комнаты № 301, она с первого взгляда отметила более чем спартанскую обстановку. В квадратной гостиной с казенно-белыми, перепачканными и заляпанными чернилами стенами из мебели имелось лишь два гарвардских вращающихся стула, черных и весьма потертых. Ложный камин под цементной каминной полкой никак не служил украшением. Из гостиной можно было попасть в два помещения поменьше. Их разделяла перегородка, а наличие панцирных кроватей с брошенными поверх сеток тонкими матрацами позволяло идентифицировать эти места как спальни. Два деревянных письменных стола по возрасту и состоянию вполне гармонировали со стульями из гостиной — такие вещи ее мать называла «подлинниками с „Мэй-флауэр“, только без родословной». Здесь же имелся выщербленный холодильник, высотой с гостиничную стойку.

Родители воззрились на этот интерьер в угрюмом молчании. Первой нарушила его мать.

— Диди, дорогая, я решительно не понимаю, что может побудить тебя поселиться в подобном месте.

— Твоя мама не осталась бы здесь и на минуту, это уж точно, — подхватил отец, как обычно, обнаруживая полное единодушие с женой.