Тайну прошепчет лавина - Людмила Мартова

– У меня нет шока.

Голос прозвучал так тихо, что Патриция с трудом его расслышала. И все-таки это говорила Карина. С трудом разлепляя губы, но все же говорила.

– Нет шока? А что тогда?

– У меня нет шока, потому что они получили по заслугам. И он, и она. И я рада, что они мертвы, – заявила она. – Я даже напилась на радостях, празднуя их смерть. Потому что они мертвы, а я наконец-то свободна.

Патриция отшатнулась, словно наступила на ядовитую змею. Говорить так было нельзя, некрасиво, не по-человечески. Ей вдруг стало интересно, за что именно Карина Матяш так сильно ненавидела Олега и Ирину Девятовых. Знала их раньше? Специально приехала в «Оленью сторожку», чтобы им отомстить?

Она так погрузилась в свои мысли, что пропустила следующие слова Карины. Между тем та что-то продолжала говорить, потому что Кайди тихо ахнула, Айгар вскочил с кресла, а Сергей отпустил руку женщины, которую все еще продолжал сжимать.

– Простите, что вы сказали? – спросил Павел. – Карина, немедленно повторите, что именно вы сейчас сказали.

Патриция с благодарностью посмотрела на него, поскольку умудрилась все прослушать.

– Там на улице старик-сторож, который работает на ферме, – медленно и очень отчетливо произнесла Карина.

Ее ярко накрашенные алой помадой губы, двигаясь, напоминали какой-то хищный цветок. Саррацения – вот как он назывался. Из трубочки, которую создавал цветок, было не выбраться, если какому-то паучку или мухе не повезло оказаться внутри. Вот и рот Карины отчего-то напоминал Патриции такую вот смертельную ловушку.

– Я шла к дому и увидела его, – продолжала тем временем Карина. Интересно, и чем ее мог так напугать безобидный Федор Игнатьевич? – Он лежит на дорожке, головой в сугроб. Я думала, ему плохо, и наклонилась, чтобы помочь. А он, а он…

Она задышала широко раскрытым ртом, словно испытанный там, на улице, ужас настиг ее и сбил дыхание.

– Он мертвый, – наконец договорила Карина. – Понимаете, мне кажется, что его убили.

* * *

С того момента, как я проснулся ночью от того, что кто-то громко кричал «Беда!» и требовал одеться и выйти на улицу, потому что на нас идет лавина, я так и не пришел в себя. Сон между часом и двумя ночи – самый крепкий и сладкий. Выдергиванье из него сродни крепкому удару в челюсть, после которого очертания предметов расплываются перед глазами.

Именно поэтому все, что происходило дальше, было словно в тумане. Я машинально оделся и собрался, захватив все самое ценное из номера. Паспорт, визитки, телефон и зарядка к нему, очки и лекарства лежали в небольшой сумке, которую я предпочитаю держать при себе.

Что бы ни ждало впереди, я был к этому готов. По крайней мере, тогда мне так казалось. Боже, как я ошибался. К тому, что на месте дома, в котором жил Девятов, окажется подпирающий небо сугроб, погребший под собой и самого Олега, и всю его семью, я готов не был.

Конечно, я принял в спасательных работах самое активное участие и не потому, что так уж рвался его спасать, а именно из-за поглотившей меня растерянности, непонимания, как жить дальше, если окажется, что Девятова больше нет.

Несколько часов я махал лопатой. Таких физических усилий я в своей жизни не прикладывал, наверное, никогда. Но я копал и копал, отчего-то уверенный в том, что именно мне повезет наткнуться на Девятова под снегом. Я представлял, как моя лопата уткнется во что-то мягкое, я наклонюсь, чтобы счистить налипший снег с его лица, он с трудом откроет глаза, уставится мне в лицо, разлепит спекшиеся губы и прошепчет: «Это ты? Очкастая рыжая жаба». В моей голове неотвязно крутилась эта картинка, а в следующем сменяющемся ее кадре я с размаху всаживал лопату в девятовскую грудь, чтобы заставить его замолчать.

Я не был готов к тому, что его найдет другой человек. И к тому, что Олег будет уже мертв, я тоже готов не был. И к тому, что мне доведется увидеть тело его полуторагодовалого сына. И к тому, что его жена уйдет в могилу вслед за ним. Я не хотел им смерти. Я хотел сам его убить.

С того момента, как спасательная операция была свернута, кадры в моей голове текли как в замедленной съемке. Они были черно-белыми, словно шок стер цвет. Вокруг меня ходили люди, что-то говорили, о чем-то советовались. Я не слышал, потому что внутри себя решал очень важную задачу – как жить дальше в мире, в котором больше нет Олега Девятова.

Я пытался осмыслить, что именно чувствую. Наверное, это были свобода и трепет от непонимания, что с ней делать. Оказывается, все, что я совершал до сих пор, было направлено на то, чтобы доказать Олегу Девятову, моему бывшему однокласснику, которого я не видел много лет, что меня есть за что уважать.

Судьба сложилась так, будто я приехал в «Оленью сторожку», чтобы предъявить ему результаты своих успехов. Я получил болезненный удар, встретив его, а он походя обозвал меня школьным прозвищем, моментально вернув в детство, в тот ужасный год, в котором мне исполнилось девять и я пытался покончить с собой, не вынеся издевательств. И вот он умер до того, как я придумал, как ему отомстить.

Да, с одной стороны, я становился совершенно свободным. С другой – навсегда оставался неотомщенным, и эта мысль не давала мне покоя. Я не смог уснуть ни на минуту, пока все остальные отдыхали после спасательной операции. У меня тянуло мышцы рук, ног, болела каждая косточка, но заснуть не давала вовсе не физическая боль, а душевная. Я не был готов к тому, что так бесславно потеряю врага.

Мир вокруг был словно укутан ватой, из-за которой я довольно плохо воспринимал, о чем говорят окружающие, и крайне вяло участвовал в беседе. Вернулась эстонская пара с детьми, признаться, довольно шумными, по крайней мере, мальчик. Кажется, они ездили в больницу, чтобы узнать о состоянии здоровья старшего сына Девятовых. Если бы я не был так погружен в свои мысли, признаться, меня бы удивило, с какой горячностью они участвуют в судьбе совершенно постороннего ребенка.

Кажется, еще обсуждали обед и ужин, но и это мне было все равно, потому что я совершенно не чувствовал голода. Потом все начали волноваться по поводу пропажи этой вульгарной дамочки, Карины, кажется. Это было смешно, потому что с женщинами такого сорта никогда ничего не случается. А потом в дом ворвалась сама Карина и сообщила, что убили сторожа.

Ее слова произвели фурор. Все сначала замолчали, потом разом загалдели, потом бросились бестолково натягивать обувь и куртки, чтобы бежать на место преступления, но их остановила эстонка, голос которой неожиданно потерял присущую ему мягкость и звучал властно и беспрекословно. Она запретила топтать место преступления и отправилась на разведку сама, прихватив с собой Сергея, потому что он – врач.

Остальные замерли в неестественных позах, ожидая их возвращения, словно от него зависела еще чья-то жизнь. Признаться, даже известия об убийстве было недостаточно, чтобы вырвать меня из сонного оцепенения, в котором я находился, но судьбе все-таки удалось меня встряхнуть.