Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский

— Ну, знаете! — одновременно улыбнулся и поморщился Игорь Бойков. — Боюсь, на своей кафедре я не слишком великолепными перспективами располагаю…

— Ясно-ясно. Печально. Да. Но зачем же такому мозговитому, прямо скажу, башковитому человеку замыкаться в пределах кафедры. Лично мне это непонятно. Можно совмещать несколько видов деятельности, сейчас это в порядке вещей. Вот и я кручусь-верчусь. А сейчас подумываю открыть одно ООО, сплошной доход и никакого риска. Только для этого мне нужен верный компаньон. Надеюсь на ваш совет, где бы я мог раздобыть такого человека.

Игорь Бойков славился неумением делать решительный выбор. Вот и сейчас, в этот ответственный момент, сомнения не покидали его. Гарольд Бендер-Николаевский делал ему коммерческое предложение, не надо надевать очки, чтобы разглядеть его прозрачный намек. Перспектива привлекательная, но и опасная: по закону военнослужащим запрещено заниматься коммерческой деятельностью, если про это узнают в Министерстве внутренних дел, доценту уголовного права несдобровать. Стремясь получить больше, чем имеет, не потеряет ли Игорь Бойков того, что имеет?

«Но кто же узнает? — мелькнула подмигивающая мыслишка, которая, как должно быть хорошо известно доценту уголовного права, не одного преступника довела до беды. — Я же не пойду к начальству с докладом, а по собственной инициативе оно проверять меня не станет. Кто я такой? Незаметнейший из незаметных. Друзей на кафедре я за годы службы не завел, так что риск проболтаться с этой стороны ничтожен. Страшно? Да, страшно. Но попробовать можно. Очень даже можно попробовать…»

Страшно было потерять привычную кормушку в Академии милиции. Но еще страшнее было то, что бесцельно пройдут годы, а Бойков останется все тем же — скучным, лишенным женщин, денег и перспектив. Плюс ко всему перечисленному, еще и старым. Годы-то идут, идут они, родимые! Вот когда окажешься на пенсии, которой будет хватать только на кефир по праздникам, тогда и задумаешься: почему, располагая возможностями, не ухватился за свой шанс? Ну, пусть незаконный, но ведь шанс мелькал перед ним, маячил, манил… Эх, была не была!

В общем, можно считать, что Игорь Бойков, хотя и с опозданием, последовал совету сбежавшей супруги и популярного психолога: перестал беспокоиться и начал жить.

Жить с размахом, стоит прибавить: с середины 2003 года Бойков и Николаевский основали шесть фирм. И доили их старательно и успешно. Они стали большими специалистами в том, чтобы заставить людей, которые умеют что-то делать, зарабатывать деньги. Львиная доля финансов безнаказанно утекала в карманы Бойкова и Николаевского: юридические знания Игоря позволяли балансировать на грани законности, не вступая в область грубого криминала, который мог бы спровоцировать излишнее внимание к ним. Рядовые труженики фирм, мастера своего дела, ни о чем не подозревая, благодарили мошенников: раньше они и таких денег в глаза не видели! Попадались, правда, среди них и другие, поумнее или порасчетливее: такие вот, как покойный, не тем будь помянут, Анатолий Великанов, который время от времени серьезно взбрыкивал, капризно заявляя, что если из него будут так активно выжимать деньги в ущерб научно-практической деятельности, он пойдет в милицию! С такими приходилось договариваться: то путем уступок, то — иными методами… Словом, удавалось убедить. Тандему Бойков — Николаевский ничего не грозило.

Что касается такого хрупкого, сомнительного и эфемерного для многих фактора, как совесть, то с ней доценту кафедры уголовного права, продолжавшему успешно трудиться в Академии, удалось поладить куда как легко. Тем более что чем шире разворачивалась деятельность тандема, тем отчетливее Бойков понимал, что он не один такой урод в милицейской семье… Одной из шести основанных Бойковым и Николаевским структур — пожалуй, самой перспективной — выступает фирма «Евразия», деятельность которой была бы невозможна без участия сотрудников спецназа МВД. Ну тут, ежу понятно, не только спецназ задействован, но и люди рангом повыше — короче, без «крыши» даже мелкооптовая торговля не обходится, не то что такой деловорот, как «Евразия».

Короче, Бойков имел основания считать, что позднее, чем хотелось бы, но жизнь все-таки удалась.

Арнольд Осипович Фрумкин, доктор медицинских наук и один из ведущих специалистов госпиталя челюстно-лицевой хирургии, охотно согласился встретиться с Грязновым и Турецким в своем кабинете. В отличие от Великанова, который специализировался на том, чтобы лица заурядные делать красивыми, Фрумкин занимался случаями, когда человеческое лицо трудно назвать лицом… Челюстно-лицевой госпиталь стал тяжелым моральным испытанием для Славы Грязнова. Еще на подходе к корпусу он содрогнулся при виде молодой мамы, несущей на руках ребенка, нижняя челюсть которого представляла собой розовую пузырчатую массу с торчащими из нее в беспорядке зубами. В вестибюле он растерянно уступил дорогу безносому парню в пижаме, оформленной под камуфляж. А из кабинета Фрумкина в тот момент, когда они с Турецким к нему подошли, просеменила прочь по коридору маленькая женщина, державшая правую руку на уровне лица в подобии пионерского салюта. Между правой стороной лица, скукоженной и пожухлой, как осенний лист, и правым предплечьем был натянут стебель плоти — толстый, белый и, кажется, даже волосатый. Слава позеленел, сравнявшись по цвету с госпитальными стенами.

— Хватит тебе, Слав, — одернул его более стойкий Александр Борисович, — ты что, впервые в больнице?

— В такой — впервые, — прохрипел Грязнов.

По контрасту с обстановкой, доктор Фрумкин поражал жизнерадостностью. Турецкий подумал, что пациенты к нему в основном приходят грустные и подавленные, а потому, чтобы вселять в них уверенность и вдохновлять на трудности лечения, врач обязан быть оптимистичен за двоих. Арнольд Осипович мигом поставил электрочайник, вытащил необъятную коробку конфет, и в кабинете сразу стало уютно и весело, будто друзья студенческих лет встретились после долгой разлуки. Атмосферу студенческого братства подкрепило упомянутое Турецким старинное прозвище Фрумкина, которому он безмерно обрадовался:

— Да, точно, Карасик! Так меня в институте все звали — Карасик! Надо же, кто-то еще помнит! Сколько лет, сколько зим…

— Не обижались вы, что вас так называют? — подколол Турецкий врача.

— Ну что вы, на что здесь обижаться? Карасик — это доброе, милое слово, и рыбка симпатичная. Такие ли прозвища бывали! Вот с нами на одном потоке учился студент, назовем его, допустим, Вася — так у него было прозвище, страшно сказать — Сифилис! Не подумайте плохого, он ничем не болел… А дело вышло вот как. Занимались мы тогда на кафедре кожно-венерических болезней, ну, и собрали нас всех на первую лекцию. Едва лектор успел произнести что-то вроде: «Успехи партии и правительства привели к снижению числа венерических заболеваний, однако нельзя терять бдительность: и в наше время сифилис стучится в каждую дверь», — и вдруг в дверь лекционного зала раздается стук! «Тук-тук, можно войти?» Это был опоздавший Вася… Когда ему объяснили, в чем дело, почему такой хохот, он сам смеялся громче всех. И безо всяких обид. А вы говорите, Карасик!