Тридцать девять и девять - Джим Вестван

— Да, папа! Я устал на курорте! — он ушел из кухни и закрылся в своей комнате.

Вошедшая Людмила, увидев, как ее муж сидит, накрыв глаза ладонью, поняла, что очередная Валеркина гипотеза с треском провалилась и положение только усугубляется.

«Бедные, бедные мои родители», — думал Данил, сидя за своим письменным столом. Наверное, он явился на этот свет специально, чтобы отравить им существование! Он был хилым, истеричным ребенком, когда был маленьким, потом — эти издевательства на протяжении чуть ли не всех школьных лет, а теперь окончательно решил прописать их в психушке. Впрочем, неизвестно, кто из них раньше там окажется… Нужно хотя бы постараться вести себя с ними нормально!

С этой минуты Данил стал стараться вести себя нормально. Однако чем больше он старался, тем хуже у него это получалось.

Лешка пришел днем, когда родители были на работе.

— Даня, мне пора ехать в бурсу.

— Какие проблемы, Леша? — равнодушно ответил Давыдов.

Лешке плакать хотелось от вида убитого горем друга.

— Да что ты прямо уж совсем!.. Ну, она же не умерла, елки-палки!

— Лучше бы умерла, Лешка! Лучше бы умерла! — крикнул Данил и добавил совсем тихо: — Ну все. Иди, Лагуна, — он снова опустил лицо на сложенные на столе руки.

Только сейчас Лешка понял, как просчитался, как недооценил он силу той власти, которую она над Данилом имела и имеет до сих пор. Как ошибся он, выставляя ее в образе предательницы, как провалилась Лешкина ставка на давыдовскую гордость. И Лагунов решил сделать последнюю попытку.

— Слушай, а может, ее поискать? В Краснодаре-то, небось, не так уж много школ!

— Нет, Леха, — серьезно ответил Данил. — Это будет уже слишком, понимаешь?

Да, Лагунов понял: если в Краснодаре Давыдова будет ждать какой-нибудь очередной сюрприз — он этого уже не перенесет. И Лешка больше ничего не может для него сделать. Он использовал все, и он уже Данилу не нужен. Ему, кажется, уже никто не нужен. И совершенно подавленный Лагунов уехал в Харьков.

***

Теперь она преследовала Данила не только ночью. Она не отпускала его ни на минуту, не давала никакого перерыва. Вечером он решил, что спать ему нельзя, и начал пить кофе в чудовищных количествах, приближая свою маму к нервному срыву. «Мне хочется!» — ответил он ей, наливая очередную чашку. Он должен бороться, он должен довести себя до изнеможения, чтобы потом отключиться автоматически, когда его мозг уже не в состоянии будет шевелиться.

Под утро он действительно свалился на кровать, но впал в состояние какого-то воспаленного бреда. Она стоит на причале с непомерно большой сумкой на худеньком плечике, а Давыдов валяется у нее в ногах, хватаясь за тоненькие ремешки кожаных сандалий, и умоляет его не оставлять. Но она, улыбаясь, уже поднимается по трапу на борт небольшого белого катерка. «Возьми меня с собой!» — кричит он ей, но она, весело рассмеявшись, машет ему рукой и уходит все дальше…

Данил вскочил и пошел в ванную, но он уже не мог отделаться от этого кошмара, у него уже нет сил, он скоро перестанет сопротивляться.

Он стал постепенно терять ориентацию во времени и отдавать себе отчет в собственных действиях. Он пытался держаться при родителях, но уже не мог различить, спит он или просто лежит: она все равно у него перед глазами. Ест он или просто ковыряется в тарелке. Сколько прошло дней — два или три? Смотрит Данил телевизор или сидит и просто ее вспоминает, и почему ему сейчас так холодно, если на улице жара?

Она никогда здесь не была, но все здесь о ней напоминает. Кофе, который она любила и в который сыпала так много сахара. Одежда Данила, которую он собирался на нее примерить. Эти заунывные песни по радио, слова которых придуманы специально по мотивам его личной трагедии. Это мягкое одеяло, которое он всегда вспоминал, согревая ее своим телом…

Но если Данил не замечал своего состояния, то Валерка с Людкой замечали его отлично. Похоже, он ни на какую учебу ехать не собирается, и выяснить ситуацию у него невозможно. Он не слышит их вопросов, когда лежит на кровати и смотрит в неизвестность. Самое большее, что он делает за завтраком — это глоток чая после двадцатиминутного размешивания сахара, за обедом — превращает суп в однородную кашицу, за ужином — строит горку из картофельного пюре. Когда Данил смотрит телевизор, то, проследив за его взглядом, неизменно утыкаешься в вазон, стоящий на подоконнике. За три последних дня он похудел, наверное, вполовину и ходит, заметно пошатываясь, а сейчас он лег на кровать и с головой накрылся одеялом при жаре в квартире.

Людка плачет ночи напролет, и когда наконец, выглушив немыслимую дозу снотворных таблеток, она засыпает, Валерка встает и идет курить на балкон. В комнате Данила всегда горит его настольная лампа, и с каждым днем оттуда доносится все меньше звуков…

***

Людмила вошла к Дане, села на кровать и спросила:

— Ты плохо себя чувствуешь, сынок?

Данил не ответил, но она видела, как трясет его под душным одеялом. Отогнув его край, она положила руку на раскаленный лоб сына.

— Боже мой!.. Ты весь горишь!

Людмила принесла градусник, и Даня покорно засунул его под мышку.

— Ничего себе… — прошептала Люда, глядя на блестящий столбик ртути, — тридцать девять и девять… Раскройся, Данечка! Так только хуже.

Мама принесла ему несколько таблеток, и Данил их проглотил, запив водой. Вскоре ему стало немного лучше, температура резко упала, и он даже как будто вернулся к действительности.

«Что же это такое?! — злился на себя Данил. — Такого просто не может быть!» Ну в самом деле, давно прошли уже те времена, когда можно было лечь и тихо сдохнуть от несчастной любви! У человечества выработался стойкий иммунитет к подобным вещам, только вот Данечка Давыдов, видимо, уникальный выродок! Просто редкостный экземпляр — все равно что с хвостом! И что, от этого бывает температура?! Нет, он не будет так просто сдаваться. Он должен заставить себя вернуться к нормальной жизни!

Валерка не пошел на работу, а утром пришел участковый врач, которого никогда не вызывали к этому здоровому теленку, раньше он приходил к его матери.

Данил просто бесился и боялся, что не сдержится и вцепится этому доктору в горло, когда тот начал выслушивать что-то у него внутри и заставлять высовывать язык. Наконец, отчаявшись что-нибудь обнаружить, участковый с умным видом поднял бесцветные бровки и