Полуденные экспедиции - Александр Александрович Майер

уст его! Повсюду кровь, тела, разбитые кибитки, дымящиеся войлоки, стон и рев раненых верблюдов, визг и вой собак… Там, где еще утром стояла его кибитка, где он оставил свою молодую жену, всего одиннадцать месяцев тому назад украденную им в Асхабаде, этот перл между красавицами оазиса, подарившую ему месяц тому назад славную девочку с быстрыми глазенками, там находит он куски решеток от кибитки, полусгоревшие ковры, громадную лужу крови и разбросанные останки дорогих ему существ… И все это наделал «огненный змей», брошенный сюда «белыми рубахами»… Он оборачивается на восток, губы его что-то шепчут, воспаленные глаза мечут молнии — он дает Аллаху обет в эту же ночь отмстить гяурам! И вот теперь он лежит близко от «белых рубах», и смертельная ненависть заставляет громко, громко стучать его сердце… Горе тебе будет, солдатик, если прозеваешь врага… Образ жены и дочери, убитых твоими, сделали текинца беспощадным, и его шашка одним ударом разрубит тебя до пояса…

И целые сотни и тысячи подобных мстителей подползли к стану «белых рубах»… Но вот один из них не выдержал… Показалось ли ему, что он сквозь мрак ночи различает фигуру аванпостного часового, долженствующего сделаться первой его жертвой, или же им самим овладело чувство страха при этом безмолвии в давящем окружающем его мраке, только рука судорожно нажала спуск мушкетона… Сверкнуло красноватое пламя выстрела, раскатился по степи отрывистый гул и грохот… Молчавшая до сих пор ночь как бы только этого и дожидалась, чтобы огласиться беспорядочною стрельбою и криками… Тысячи пуль засвистали по всем направлениям!.. Огоньки вспыхивающих выстрелов засверкали повсюду, прорезывая мглу мгновенной вспышкой красного пламени… Мирно спавшие «белые рубахи» вскочили и, схватив винтовки, выстроились за глиняными стенками, в которые все чаще и чаще начинали шлепаться пули… Пронзительный свист конических пуль и басовое жужжанье фальконетных раздавались над головой… Изредка прогремит отрывистый выстрел берданки одного из стрелков, рассыпанных по стенке, которому уже стало невтерпеж быть мишенью и который посылает текинцу ответ на огонь его выстрела… Офицеры удерживают солдат от беспорядочной траты патронов… Вот старый боевой капитан, много раз бывший уже в переделках и похуже, ходит перед фронтом своей роты, кутаясь в бурку и от души проклиная этих непрошеных гостей, помешавших ему выспаться; ему и горя мало, что около шлепаются пули: страшная зевота овладевает им, а не вовремя прерванный сон еще более заставляет чувствовать ночную прохладу!

Недалеко виднеется искорка папиросы — это бравый капитан Полковников покуривает в ожидании того момента, когда его четырехфунтовкам надо будет «прыснуть» картечью.

С какой-то особенной, неестественной развязностью прохаживается молодой гардемарин перед взводом своих картечниц — он в первый раз в деле, и на душе у него скребут кошки. Будь посветлее, можно было бы заметить его бледность, но, к счастью для его самолюбия, мрак скрывает этот признак боязни… Вот он остановился в интервале между орудий, и как раз в этот момент против него сверкнуло несколько огоньков… Он зажмурил глаза… «Прямо в меня», — мелькнуло у него в голове… Теперь «она» уж близко… Неужели! Где-то очень высоко прогудели эти пули, предназначенные, как он думал, для него… Фу, какая гадость! Можно ли так трусить! — злится сам на себя молодой моряк и нервно отходит от стенки… Едва он делает несколько шагов, как в ушах у него раздается болезненный крик… Какой-то казак получил пулю в живот… Как будто чем-то холодным повели по спине у гардемарина… Никогда ему еще не хотелось так жить, как теперь… С ним начинала делаться нервная дрожь… Зубы стучали… В голове носились обрывки мыслей… Убьют или ранят!

Вот еще две свистнуло… Стой я там — и кончено… Нет, буду уж лучше тут… Неужели этот капитан не боится?.. Счастливец!.. Ишь, дьявол, как близко шлепнулась! Убьют, наверное, убьют!.. В сердце или в голову!.. Ох, как страшно… Притвориться раненым? Нельзя, узнают… Проклятые руки не слушаются, так и трясутся, точно в лихорадке. Положить разве портсигар на грудь… Кого-то спасло… Нет, не пойду больше на войну!.. Бедняга, как он кричит… И я так буду…

— Ваше б-дие! Командир вас требуют! — послышался сзади гардемарина голос одного из матросиков.

— Где он? — спросил молодой моряк, стараясь придать своему голосу выражение твердости, что ему, впрочем, плохо удалось.

— А вот тут, сейчас налево. Они с начальником штаба разговаривают.

Гардемарин быстрыми шагами пошел по указанному направлению, поклонясь по дороге раза два свистнувшим мимо пулям.

— Вы останетесь здесь с вашим взводом картечниц, я же иду к ставке генерала со своими двумя орудиями; надеюсь, что в случае чего будете действовать молодцом — такими словами встретил его лейтенант Ш — н.

Эта фраза, произнесенная покойным голосом среди страшной трескотни и свиста пуль, подействовала на необстрелянного юношу успокаивающим образом. Важную роль играло сознание того, что он теперь остается самостоятельным командиром; боязнь исчезла наполовину, в уме мелькнула мысль — едва ли попадут, темно ведь совсем!

— Будьте покойны, Николай Николаевич, распоряжусь как можно лучше, — ответил гардемарин уже твердым голосом.

— Главное — не горячитесь, в случае атаки неприятеля подпускайте ближе и тогда уже открывайте непрерывный огонь! Прикрытие у вас надежное, словом, не теряйте бодрости!

Лейтенант пожал руку молодого моряка и исчез в темноте с двумя своими картечницами, лихо подхваченными на лямки бравой прислугой…

Пули сыпались все чаще и чаще… Крики раздавались ближе… В виноградниках засел неприятель, и оттуда летел свинцовый дождь… Жутко становилось «белым рубахам»… Куда ни взглянешь — повсюду мрак прорезывается вспышками выстрелов… Нет, нет и поле горизонта осветится красноватым пламенем, и над головой пронесется точно туча пчел или шмелей… Сначала неприятель стрелял издали, теперь же гром его выстрелов становился все ближе и ближе. Крики: «Алла, Мамет, ур, ур!» — стоном стояли в ушах маленького отряда! Тяжелое сознание своей полной изолированности от всего остального мира камнем ложилось на грудь! Ближайший пункт, где были наши, — это Бами, в 126 верстах, значит, помощи неоткуда было ждать — оставалось пробиться через это кольцо освирепевших врагов!

Со стороны виноградников неприятель подвинулся значительно вперед, меньше сотни шагов было расстояние до этой воющей и ревущей толпы… Отдельные голоса кричали ругательства, угрозы… Солдаты-татары переводили, что они кричат о том, что собак гяуров немного и что они запаслись уже веревками, чтобы перевязать всех… Наступал критический момент… Несколько минут еще — и вся масса этих диких зверей ринулась бы на отряд и задавила бы его своей численностью… Ни храбрость, ни усовершенствованное оружие не помогли бы выдержать эту неравную борьбу одного