Копьё Маары - Евгения Витальевна Кретова

пеленках да с борщами. О себе захотелось подумать. И упустила я что-то главное: с мужем живем как чужие, у дочери своя жизнь, виделись последний раз год назад, хоть живем на соседних улицах, а сын неделями дома не появляется, не знаю даже, чем живет. А сейчас и вовсе пропал. Помоги, Милостивая! Упроси Господа вернуть мне сына. Ты ведь тоже Мать. Как тяжко терять дитя свое! Ты, только Ты понимаешь меня! Ты, Пресвятая, знаешь эту боль, когда нечем дышать, потому что дитя твое в беде. Пресвятая Богородица! Заступись! Помоги! Упроси Сына своего. Умоляю, помоги!

В какой-то момент ей показалось, что она не в храме, а каком-то другом месте, среди янтарных колонн, внутри которых перекатывалось чужое счастье. Откуда она знала? Знала. Как знала и то, что ее колонна – вон та, почти пустая, на дно которой безвольно опустились жалкие золотые крохи, теряясь в водовороте угольно-черной пыли.

…Она все молилась и плакала, пока чьи-то руки не подняли ее с колен, мягко не обняли за плечи, не прижали к себе.

Они так и стояли перед иконой, мать и отец, разделив на двоих одно общее горе, а немигающие лики с жалостью смотрели на них, людей, упустивших то, ради чего только и следовало жить.

Глава 18

Каменный цветок

Велимудр сидел, оперевшись на белоснежный посох, и молчал. Холодный ветер врывался под своды храма, трепал седую бороду старца. Рассказ, поведанный Могиней, привел его в замешательство.

Но думал он не о Мааре, своей владычице. Не о копье и не о странном поручении неизвестного каменного народа. Эти люди, которых привела его дочь, пришли не из сегодняшнего дня, а из их рассказа выходило, что странные времена, наставшие для его народа, окажутся еще более странными, – вот что озадачило его. Он исподлобья взглянул на своих гостей: немыслимая магия окружает их – и эту бледную девочку, и парнишку, и саму кудесницу. Выходит, и дочь его, Енисея, долго среди них жившая, владеет тем же даром, а он-то не верил словам ее. Как не верил доводам ее жениха Олеба. Так, может, сама судьба послала ему этих гостей, чтобы он увидел в дочери не неразумное дитя, а хранительницу своего народа?

– А что, дочь, – обратился он к Енисее, – ты тоже владеешь таким же даром, что Могиня? Тоже можешь прошлое призывать да грядущее созерцать?

Могиня рассмеялась:

– Что ты, отче, Енисея у нас одна из первейших учениц. Владеет многими умениями, и темным мороком тоже, конечно…

– Значит, Сила с нами? Она не покинула мир людей? – Старик с надеждой взглянул на них.

Могиня покачала головой.

– Она просто стала иной. Твой народ научится жить с ней.

Старец задумался.

Ярослава в это время, облокотившись на колонну, внимательно наблюдала за Катей. Та бледнела все больше, лоб покрылся испариной, мелкие капельки блестели на висках хрусталиками, волосы прилипли к лицу, а руки подрагивали. Подруга то и дело сжимала и разжимала пальцы, с удивлением поглядывала на них, временами покачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая невидимого ребенка. Ярушка сама ничего особо не чувствовала, разве что под сердцем растекалось беспокойство да как-то странно клокотало в груди. Она сперва это вчерашнему разговору с Истром приписала. Но все больше склонялась к тому, что причина совсем другая – попадание в храм Маары.

Теперь Ярослава мучительно ощущала надвигающуюся опасность. Даже оглядывалась по сторонам, ловя на себе чьи-то чужие и навязчивые взгляды, откуда ни возьмись прилипчивое дыхание у виска, невесомые касания. Это тем более казалось странным, что место это было словно неживое – гулкое, пустынное, без запахов и с приглушенными цветами.

Ярушка не могла не заметить, что бабушка Могиня не сказала Велимудру, что Катя – дочь Велеса. «Тоже что-то чувствует?» – догадалась девочка и внимательнее посмотрела на помолодевшую бабушку: та, ожидая решения Велимудра, тайком поглядывала по сторонам да все больше – на каменный цветок в центре.

Поземка пробежала по каменным плитам. Старик насторожился, обернулся к горевшему синеватым пламенем цветку, посмотрел тревожно в его глубину. Лепестки каменного цветка приоткрылись, пропуская голубоглазую, смешливую девочку лет одиннадцати с длинной косой, в короткой кружевной шубке и пушистой шапке. Она ловко выпрыгнула из цветка, поправила шапку.

– Здравствуй, дедушка Велимудр, – сказала девчушка звонким как льдинка голоском. – А я и не знала, что у тебя гости. Что же меня не приглашаешь? Я, может, тоже с твоими друзьями поболтать хочу.

Вроде ласковый голосок, да холодом могильным от него пробрало до костей. Могиня и ребята переглянулись. Велимудр же весь, наоборот, сжался, будто по спине его ударил кто невидимый:

– Да я и сам не знал, госпожа.

Госпожа?! Острая догадка молнией промелькнула в головах пришедших. Могиня, Истр, Ярослава, Енисея молча преклонили колени, Аякчаана, приоткрыв рот от удивления, с любопытством подошла ближе. Незнакомка глянула на нее, та и замерла, где была.

А Катя, все еще держась за холодный мрамор, медленно сползла на пол. Нет, не на колени, она уже не очень понимала, где она и что происходит. Жизнь еле теплилась в ней. В странном мутно-голубом свете, сквозь узоры морозного стекла, растекающиеся поверх каменных плит, видела она девочку в шубке, шедшую прямо к ней. Та ей приветливо улыбалась, звала за собой, да только идти к ней почему-то очень не хотелось. Катя хотела отмахнуться, но внезапно потяжелевшие руки не послушались ее, и она прикрыла глаза от усталости.

– О, да тут целая компания, – все так же улыбалась девочка. – И дочка твоя, Велимудр, пришла… Надо же… И друзей своих привела… – В голосе все больше звучала холодная угроза. – Так что же вы здесь стоите, что ко мне не заходите? Я и врата в царство свое приоткрыла. – Она кивнула на горящий за ее спиной цветок.

Царственно оглядела присутствующих, уставилась на Катю.

Глаза Велимудра расширились от ужаса.

– Не губи! – распростерся он перед девочкой. – Сыновей ты уже забрала в навье царство, прошу, хоть дочь оставь…

Глаза девочки стали холодны как лед.

– Сыновей ты сам не уберег, про то мне не пеняй. А дочь твоя моей волшбой отмечена, я про нее и прежде спрашивала – хотела сделать помощницей своей, да ты сказал, померла… Я ищу-ищу ее среди своих подданных, а ты обманул, выходит, – тихо и зло прошипела она, мстительно прищурившись.

Велимудр растерялся, морщинистое лицо посерело, потускнел взгляд:

– Но ведь… она живая! Помилуй, государыня, виданное ли дело – живой в навьем мире служить!

Старик попытался почтительно коснуться старческими пальцами белоснежных