Все не так - Александра Маринина

Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, и я услышал, какснаружи в замке повернулся ключ. Меня заперли. Первые несколько минут япребывал в шоке от сказанного отцом, я был раздавлен несправедливостьюобвинений и не понимал, за что. То есть я понимал, что произошло, фокусыВалентины не были внове, но я не понимал, зачем она это сделала. Она всегдаподставляла и меня, и старшего брата Михаила тогда, когда ей это было нужно,выгодно. А сегодня-то зачем? Чтобы самой не ехать к бабушке? Да ее никто и непросил, никто от нее этого не ждал, это должен был и собирался сделать я.Неужели просто из вредности, из пакостности натуры?

В переживаниях я даже не сразу сообразил, что меня заперли,и весь ужас положения дошел до меня только тогда, когда я в очередной развзглянул на часы и понял, что уже половина десятого и минут через пять мне надовыйти из дому, чтобы встретиться со Славкой и отправляться на разборку. Яподергал дверь, все еще не веря в то, что не могу выйти из комнаты. Я стучал внее, потом начал кричать. Услышав шаги отца, я торопливо заговорил:

– Папа, выпусти меня, пожалуйста, мне обязательно нужнопойти к Славику! Это очень важно!

– Для того чтобы навестить больную бабушку, у тебявремени не нашлось, – холодно ответил отец. – Ты был занят болееважными делами. Теперь ты никуда не пойдешь, пока не осознаешь всю глубинусвоей безнравственности.

– Я все осознал, папа! Прости меня, пожалуйста, я всепонял. Мне очень нужно, это вопрос жизни и смерти! Пожалуйста!

– Когда болеет твоя старенькая бабушка – это тожевопрос жизни и смерти. Ты, очевидно, так ничего и не понял. Будешь сидеть дома.

Как ни странно, но мне даже в голову не пришло обвинитьВалентину во лжи. Я уже тогда понимал, что это бессмысленно: Валечка былаумницей и красавицей, Мишенька – тружеником, одновременно работавшим иучившимся, а я – изгоем, от которого ничего хорошего ждать не приходилось.

Шум удаляющихся шагов. Меня не выпускают. А как же Славка?Как он, тихий домашний мальчик-музыкант, будет драться с этими отпетымихулиганами? Это же получится не честная драка, а избиение. И я не смогу егозащитить. Может быть, он испугается и один не пойдет? Не дождется меня и простоне пойдет. Нет, я хорошо знал своего друга Славика, ему чувство собственногодостоинства не позволит струсить и не пойти.

– Дайте позвонить! – завопил я, снова молотя вдверь кулаками. – Хотя бы позвонить дайте! Выпустите меня!

– Перебьешься, – раздался ехидный голосок сестрыВали. – Занимайся своими важными делами, времени у тебя теперь – вагон,все успеешь.

Распахнув окно, я всерьез прикидывал, можно ли удрать такимспособом, но сразу убедился, что ничего не выйдет. Двенадцатый этаж. В тойкомнате, где я находился, не было балкона, и, таким образом, все возможностивыбраться, например, через соседей обрубались.

И тут я услышал звонок в дверь. Славка! Как хорошо! Он недождался меня в условленном месте и пришел сам, думая, что я забыл илиперепутал время. Я с новой силой принялся стучать и орать, но тот, кто вышел наСлавкин звонок, оказался более предусмотрительным и разговаривал с ним налестничной площадке, закрыв за собой дверь в квартиру. Все пропало.

Снова хлопнула дверь.

– Это Славик приходил? – проорал я осипшим открика голосом.

– Да, – ответила Валя. – Я ему сказала, чтоты плохо себя чувствуешь и лег спать пораньше.

– А он? Что он сказал? Он домой пошел?

Я все еще надеялся…

– Он сказал, что, раз ты болеешь, он пойдет без тебя. Иперестань орать как резаный, от твоего визга уши закладывает.

Я плохо помнил, как прошла ночь, но у меня было ощущение,что я не заснул ни на минуту. Перед сном меня выпустили в туалет и в ванную ибольше уже не запирали: вернулся после вечерних занятий в институте Миша, скоторым мы делили одну комнату.

Утро оказалось еще ужаснее. Не пройдя и полпути до школы, явстретил парня из нашего класса и узнал, что Славку здорово побили и, что хужевсего, повредили ему руки.

– А чего ты спрашиваешь? – удивился одноклассник,шагая рядом со мной. – Ты разве не был с ним? Вы же должны были вместеидти.

Что я мог ему ответить? Что меня, как маленького, наказали ине пустили гулять во двор? Или что я «плохо себя почувствовал и лег спатьпораньше»?

От меня все отвернулись. В глазах ребят я оказался трусом иподлецом. Слава ничего не скрывал и рассказал, как было: не дождавшись меня вусловленном месте, он зашел за мной, и ему сказали… Все это выгляделоотвратительно, но во всем этом не было ни капли неправды. Мы действительнодоговорились, и он действительно ждал, и я действительно не пришел, непредупредил его, не позвонил, не поговорил с ним, и ему действительно сказалито, что сказали.

Доучивался до выпускных экзаменов я в положении изгоя. Сомной никто не разговаривал. И я потерял своего единственного друга. В последнийраз я видел Славку на экзамене, на выпускной вечер не пошел, сказавшисьбольным, но, поскольку мама работала в роно, мой аттестат ей принесли на работу.Больше мы со Славой не встречались, но я узнавал о нем, следил за его судьбой,которая сложилась чудовищно. После избиения у него начались большие проблемы сруками, он больше не мог играть на рояле так виртуозно, как должен был, и скарьерой музыканта-исполнителя ему пришлось проститься. Он, получивший своюзолотую медаль, мог бы поступить без экзаменов в любой институт, но ему нужнабыла только музыка. И не абстрактно, а вполне конкретно: рояль и сцена. А этувозможность он потерял навсегда. Сначала он долго лечился, пытаясь что-нибудьсделать с руками, но с врачами ему не повезло, все стало только хуже, малотого, что подвижность пальцев не восстановилась, так еще они начали постоянноболеть. Он подался в лабухи, их группа играла в ресторанах и кафе, постепенноСлавка спивался, и хотя возле него всегда находилась какая-нибудь очереднаяжена, ни одна не смогла отвадить его от выпивки. Он умер, не дожив до тридцатипяти лет.

Я пришел на его похороны. Мама Славика меня узнала иотвернулась, а отец сказал:

– Уходи, Володя. Славка часто тебя вспоминал, особеннов последние дни, когда понимал, что… это конец. Он знал, что ты захочешьприйти, и просил, чтобы тебя на похоронах не было.

Он так и не простил меня. А я не простил Валентину.

Кстати, спустя буквально пару недель после того случая смоим наказанием я понял, зачем она это сделала. Приближался Новый год, родителиготовились сделать нам подарки, и, как обычно, мама потихоньку спрашивала унас, детей, что бы мы хотели получить. Разговоры о подарках начинались задолго,еще в конце ноября, и Валя заявила, что хочет золотые сережки. Мама объяснилаей, что это очень дорого, потому что, по нашим семейным правилам, новогодниеподарки всем детям должны быть равноценными и нельзя подарить одному золотыесережки, а другому книжку за рубль двадцать. А на три дорогих подарка всемейном бюджете нет денег.