Великий Макиавелли. Темный гений власти. "Цель оправдывает средства"? - Борис Тененбаум

Маловероятно, что он нашел что-нибудь в этом духе в бедных кантонах Швейцарии.

Тем не менее идея, при которой средства не идут частным гражданам и используются общиной, ему в целом понравилась. Военная организация швейцарцев его прямо-таки поразила своей эффективностью – все мужчины держали какое-то оружие под рукой и умели им владеть. Имелись общественные склады для более серьезного оружия и содержались они в полном порядке. Как тут было не вспомнить собственный опыт, когда при осаде Пизы ему самому пришлось метаться по округе, пытаясь добыть порох для артиллерии и аркебузиров.

Общины даже имели запас продовольствия и дров, достаточный для того, чтобы прожить год в осаде, и это рассматривалось как норма. Ясное дело – при таких условиях жители кантонов были свободны, подчинялись только собственным властям и не делали различий между гражданами по имущественному цензу – что нравилось Макиавелли еще больше.

Он, конечно, не так уж и разобрался во внутренних механизмах политики кантонов, но его это особо и не занимало. Записи, которые Макиавелли делал в то время, отражали не столько интерес к швейцарцам, сколько интерeс к флорентийцам, и слова в похвалу швейцарского образа жизни – свободная бедность – были скорее укором согражданам, жившим наоборот: богато, но в тягостной зависимости от других, и все потому, что нуждами своей собственной обороны, зависящей только от граждан, постыдно пренебрегали. Интересно, приходили ли ему в голову аналогии, почерпнутые из столь любимых им латинских авторов?

В конце концов, у Корнелия Тацита в его работе «О Германии» написано почти то же самое...

1. «Ваше великолепие» – по-видимому, выдумка Бьяджо. Такого титула в общепринятом обороте не было. «Мессер» – уважительное обращение. Соответствует русскому «господин». Французское слово «месье» пошло оттуда же. Титул «капитан-генерал» был одним из нескольких возможных обозначений высшего воинского ранга, в теперешних терминах – главнокомандующего – и просуществовал довольно долго. Два столетия спустя, в начале 1700-х, так именовали Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо.

2. Случай описан в книге Маурицио Вироли «Niccolo’s smile».

3. Маурицио Вироли, «Niccolo’s smile», c. 102.

По-видимому, все началось со слепоты. Светлейшая Республика Венеция не имела обыкновения возвращать то, что она честно утянула у кого-то другого, и она не видела оснований к тому, чтобы делать исключений для папы римского. Крепости Римини и Фаeнца в Романье достались ей в результате крушения Чезаре Борджиа – почему же надо возвращать папе эти бывшие владения церкви, которые стали было владениями семьи Борджиа, а теперь благополучно обрели новых хозяев – венецианцев? Владения Венеции на материке [1] строились и собирались уже побольше сотни лет, начиная с 1405-го. Они все расширялись: Виченца, Верона, Бассано, Фельтре, Беллуно, Падуя, Фриулe, Брешия, Бергамо, Крема – так почему же не Римини и не Фаенца?

Дож, глава правительства Венеции, не видел никаких оснований для возвращения этих городов – а говоря «дож», можно было сказать и «Большой Совет Венеции». Дож избирался пожизненно, но путем такой невероятно изощренной процедуры [2], что власть свою передать по наследству никак не мог, да и сам он находился под контролем Совета.

Так что решение не носило спонтанного характера – и тем не менее оно было непродуманным. Как говорил во Флоренции Пьетро Содерини – «папство не всегда будет хорошим другом, но вот опасным врагом будет всегда». Есть версия, что он просто повторял то, что ему говорил Макиавелли – это возможно, но не обязательно.

Если Пьеро Содерини высоко ценил своего помощника, то это вовсе не означает, что сам он был дураком. Он много знал и мнoго видел – и решение Венеции настаивать на сохранении своих приобретений в Романье считал опасной слепотой.

Ну а второй опасной слепотой была слепая ярость папы римского Юлия II. Все знали, что ему опасно противоречить – темперамент у папы был поистине холерический. Если в гербе семьи Борджиа был символ бык, то, надо сказать, он очень подошел бы и Джулиано делла Ровере, племяннику папы Сикста IV, ныне взошедшему на святой престол и уже успевшему стяжать себе прозвище «папа-воитель»[3].

В ярости он кидался вперед на врага, не разбирая пути – и не взвешивая последствий.

Именно это произошло и сейчас. Встретив отказ вернуть ему то, что он считал достоянием церкви, он впал в полную ярость и пригласил к нападению на Венецию трех могущественных государей сразу: императора Священной Римской империи Максимилиана I, Людовика XII, короля Франции, и Фердинанда Католического, короля Испании.

Самим по себе им было бы трудно обьединиться, они друг друга очень не любили. Hо, как и было сказано, папа может быть очень опасным врагом. Юлий II обьявил Крестовый поход. Считалось, что покорение Венеции будет первым, прелиминарным шагом к войне с турками, и кто стал бы с этим спорить, коли такое мнение было освящено самим папой римским? 10 декабря 1508 года в Камбре [4], во Франции, для войны с Венецией был образован союз.

Он получил название Камбрейской лиги.

В последнюю минуту, по-видимому, папу Юлия все-таки посетили сомнения относительно мудрости его решения использовать кувалду для того, чтобы расколоть орех. Oн предложил венецианцам сделку: они отдают ему свои владения в Романье, а он оставит свои усилия по сколачиванию Крестового похода против светлейшей Республики.

Венецианцы, как это ни странно, отказались.

Почему они это сделали, непонятно. Безусловно, они не могли бы выстоять против одновременного удара трех великих держав Европы – но то ли они надеялись на то, что громоздкая коалиция развалится сама по себе, то ли надеялись на ловкость своих дипломатов, которые сумеют перессорить противников Венеции, то ли полагали, что сделать уже ничего нельзя, что нападение на них так или иначе неизбежно и уступка папе его бывших владений уже ничего не даст – не знаю. Сказать что-то определенное трудно, но факт остается фактом – компромисса, предложенного им папой, они не приняли.

Война началась, и первыми в бой против Венеции вступили французы. Венецианские наемники, которыми командовали кондотьеры из семьи Орсини, сражались так удачно, что добрых три недели французские войска ничего не могли с ними поделать, хотя их было вдвое больше – 30 тысяч человек против 15 тысяч на службе у венецианцев. Но 14 мая 1509-го в битве при Аньяделло, недалеко от Кремоны, численность французской армии дала себя знать, да и командиры наемных войск понаделали ошибок. Последовал страшный разгром, потери венецианских войск составили 4 тысячи убитыми, ранеными и пленными, потеряно было 20 пушек.

После разгрома к тому же случилось то, что обычно и случается – началось повальное дезертирство.

Впечатление, конечно, было сильным. В Венеции, по показаниям мемуаристов тех лет, при получении известий о результате битвы дож и окружающие члены Большого Совета заплакали.