Хозяин морей. Командир и штурман - Патрик О'Брайан

Солнце оказалось на скуле правого борта; ветер стал заходить к норду и дуть порывами; небо по корме стала охватывать темнота. Полакр все еще находился в трех четвертях мили впереди, продолжая двигаться к весту. Когда ветер задул с траверза, поставили стаксели и косой грот; проследив за тем, как стоит фор-брамсель, Джек Обри убедился, что его туго обрасопили, но, бросив взгляд вниз, он увидел, что на палубу опустились сумерки.

Поставившее лисели преследуемое судно, вернее, его бледную тень, то и дело возникавшую на гребнях увеличивавшихся волн, можно было различить с квартердечной палубы. Взяв подзорную трубу с ночной оптикой, капитан пристально наблюдал за ним, пытаясь проникнуть сквозь быстро сгущавшуюся темноту, время от времени отдавая негромким голосом то одно, то другое распоряжение.

Полакр становился все менее различим и наконец исчез. На горизонте, где было видно то вздымавшееся вверх, то опускавшееся бледное пятно, Джек ничего не видел, кроме пустынной крупной зыби.

— Топовый! — крикнул капитан. — Видите судно?

— Ничего не видать, сэр, — после продолжительной паузы ответил наблюдатель.

Вот так-то. Что же теперь делать? Нужно подумать — подумать тут же, на палубе, где ветер дует в лицо, горит лампа нактоуза и ничто не отрывает от принятия решения. Привычный уклад жизни и морская дисциплина помогали ему. Его окружала благословенная недоступность капитана (порой такая забавная, вводящая в соблазн глупая помпезность), и можно было думать без помех. Он заметил, как Диллон указал на что-то, заставив Стивена обернуться. Джек механически отметил это — его мысль беспрестанно билась в поисках выхода из тупика. Беглец или изменил курс, или сделает это с минуты на минуту. Вопрос в том, куда этот курс приведет его к рассвету. А ответ зависит от множества причин — французское это судно или испанское, возвращается оно в свой порт или же удаляется от него, хитер ли его капитан или же это простак, и, прежде всего, от мореходных качеств корабля. Джек Обри досконально изучил их, за последние часы внимательнейшим образом следя за каждым его маневром; поэтому, строя свои рассуждения (если только этот интуитивный процесс можно назвать рассуждениями) на увиденном, он пришел к следующему выводу. Полакр сделал поворот через фордевинд; он, возможно, дрейфует с голыми мачтами, чтобы его не заметили, когда «Софи» обгонит его, двигаясь на норд в темноте. Во всяком случае, беглец вскоре поставит все паруса и, идя круто к ветру, возьмет курс на Агде или Сетте, пройдет по корме от шлюпа и, рассчитывая на мощную парусность, уйдет в наветренную сторону и до наступления рассвета окажется в безопасности. Если это так, то «Софи» должна тотчас же сделать поворот оверштаг и двигаться в наветренную сторону под частью парусов. Таким образом, полакр окажется у них с подветренной стороны. Вероятно, «Софи» сможет обойтись лишь парусами на фок- и бизань-мачтах — даже продолжая погоню, они берегли покалеченную грот-мачту.

Джек Обри зашел в каюту штурмана и, щуря глаза от яркого света, уточнил их местоположение; он проверил его еще раз, опираясь на данные прокладки курса Диллоном, после чего вышел на палубу отдать нужные распоряжения.

— Мистер Уотт, — произнес он, — я намереваюсь лечь на обратный курс и хочу, чтобы операция прошла в полной тишине. Никаких команд, никакой суеты, никаких выкриков.

— Есть никаких команд, сэр, — отвечал боцман и хриплым шепотом, слышать который было непривычно, продолжал: — Всем наверх, приготовиться к повороту.

Распоряжение и тон, каким оно было отдано, оказали на всех мощное воздействие, это тотчас ощутил капитан, понявший, что экипаж на его стороне. Некий внутренний голос подсказал ему, что лучше бы решение его оказалось верным, иначе он лишится этого безграничного доверия.

— Превосходно, Ассу, — сказал он матросу — индусу, стоявшему на руле, и «Софи» плавно привелась к ветру.

— Руль под ветер. — Команду, которая обычно разносилась на много миль вокруг, капитан произнес негромко. — Ослабить шкоты и паруса, — прозвучал новый приказ. Послышался торопливый топот босых ног и шуршанье стакселей о штаги. Джек Обри подождал, когда ветер окажется в румбе от наветренной скулы, после чего чуть громче произнес: — Грот подтянуть! — Теперь ветер задул с другой скулы. — Раздернуть и выбрать! — скомандовал капитан, и едва различимые матросы, работавшие на шкафуте, принялись набивать брасы, словно бывалые баковые. Наветренные булини надраились: «Софи» набирала ход.

Вскоре шлюп лег на ост-норд-ост и бежал круто к ветру под зарифленными марселями. Джек Обри спустился вниз, в кают-компанию младших офицеров. К своему удивлению, там он обнаружил Диллона (правда, была вахта Джека, но на месте лейтенанта он ни за что не покинул бы мостик), который играл в шахматы с доктором, между тем как казначей читал вслух отрывки из «Журнала для джентльменов», сопровождая чтение своими комментариями.

— Не беспокойтесь, господа, — произнес капитан при виде вскочивших с места присутствующих. — Хочу ненадолго воспользоваться вашим гостеприимством.

Хозяева принялись наперебой угощать капитана, предлагая ему вино, сладкое печенье и последний справочник по корабельному и офицерскому составу флота. И все же он был пришельцем, который разрушил их тихий уютный мир, заткнул фонтан литературной критики казначея и прервал партию в шахматы столь же эффективно, как это сделала бы молния олимпийского громовержца. Стивен Мэтьюрин, разумеется, трапезовал здесь, поскольку его каюта походила на тесный буфет, освещенный висячим фонарем, поэтому он чувствовал себя тут как дома. Джек Обри был несколько обижен, и, поговорив немного с компанией (разговор получился сухим, сдержанным и чересчур вежливым), он снова поднялся на мостик. Увидев капитана при тусклом свете, выбивавшемся из люка, штурман и юный Риккетс молча перешли на левую сторону шканцев, и Джек Обри продолжал одиноко расхаживать от поручней на юте до последнего юферса.

В начале средней вахты небо затянуло тучами, а незадолго до того, как пробило две склянки, начался дождь, и капельки влаги шипели, попадая на нактоуз. Взошла луна — тусклая, кособокая, непохожая на самое себя. У Джека Обри подвело живот от голода, но он продолжал расхаживать, при каждом повороте механически вглядываясь в темноту.

Пробило три склянки. Спокойный голос капрала судовой полиции, докладывающего, что на борту все спокойно. Четыре склянки. Было столько возможностей, столько вариантов, на которых мог бы остановиться беглец, вместо того чтобы привестись к ветру, а затем пойти в крутой бейдевинд на Сетте. Вариантов были сотни…

— В чем дело? Что такое? Ходите под дождем в одной сорочке? Это же безумие, — послышался голос Стивена у него за спиной.

— Тихо! — воскликнул Моуэт, вахтенный офицер, не успевший перехватить доктора.

— Безумие. Подумайте о ночном воздухе, об испарениях, которые способствуют упадку настроения. Если ваш долг обязывает вас находиться ночью на палубе, вы должны надеть какую-то шерстяную вещь. Эй, принесите что-нибудь теплое капитану! Я сам принесу.

Пять склянок, и снова заморосил дождь. Смена вахты на руле, повторение курса шепотом, обычный доклад. Шесть склянок, на осте стало чуть светлеть. Воздействие тишины, казалось, было особенно ощутимо: матросы ходили на цыпочках, выравнивая реи, а незадолго до того, как пробило семь склянок, впередсмотрящий кашлянул и чуть ли не извиняющимся тоном, едва слышно доложил: