Кровавые игры - Челси Куинн Ярбро

– Чепуха. Ты слишком скромен. Ты поставил зверей для нынешних игр и для визита царя Тиридата. Ты научил меня играть на египетской арфе. Ты содержишь и посылаешь на состязания великолепных возниц. Покажите мне римлянина, у которого больше заслуг! – Это был, безусловно, вызов, но принять его никто не осмелился.

– Но здесь римляне у себя, в родном доме, в том месте, где они справедливо могут рассчитывать на определенное положение и привилегии, недоступные чужакам.- Произнося эти слова, Сен-Жермен был совершенно искренен.

– Все сыновья,- буркнул Нерон, раздражаясь,- обязаны хранить верность отчему дому, не ожидая наград.- Он в припадке хмельного уныния уставился в кубок.- Моя мать была ужасной женщиной, просто ужасной, но она безусловно права в одном; тот, кто носит порфиру, всегда окружен предателями и лжецами, и глуп цезарь, доверяющий хотя бы кому-то из них.

В императорской ложе повисла напряженная тишина придворные сжались, стараясь не смотреть

друг на друга.

Первым решился нарушить молчание Сен-Жермен.

– Меня подозревают, о цезарь?

– Тебя? – Нерон покачал головой. – Нет, не тебя- Он протянул пустой кубок рабу. – С тобой мне надо поговорить о кое-каком проекте. Однако божественного Юлия убили друзья. Мне следует помнить об этом.

Внизу взвыли трубы. Толпа приветствовала очередного гладиатора-победителя, вздымавшего к небу окровавленный меч.

– Твоя рабыня – следующая, – напомнил Нерон.

– Уверен, она готова,

– Сен-Жермен, – император вдруг встрепенулся, – как думаешь, она сможет научить меня этому? Мне тоже хотелось бы стоять на руках, опираясь на спины двух скачущих лошадей.

– Нет, августейший, – быстро сказал Сен-Жермен, зная, что капризам Нерона нельзя потакать, особенно в отношении скачек. – Это не навык, это – наследственное. Тиштри – наездница в четвертом колене и села в седло, едва научившись ходить. И потом, – добавил он увещевающим тоном, – подобные трюки – удел циркачей. Великий государь обязан уметь управлять боевой колесницей и не обязан потешать на ней чернь.

– Ты, разумеется, прав, – согласился Нерон, поразмыслив. – Но что за блистательный трюк! – Он грозным взглядом обвел своих приближенных. – Что скажете, а? Вам бы небось хотелось, чтобы я занялся этим и погиб под копытами бешеных скакунов? Тогда вы оказались бы у власти без всех ваших заговоров и интриг. И очень скоро держали бы друг друга за горло, мечтая, чтобы Нерон возвратился к вам и сделал вас по-прежнему единодушными хотя бы в ненависти к нему.- Император вяло махнул рукой и перевел взгляд на сверкающую арену.

Врата жизни были распахнуты. Тиштри погнала упряжку галопом навстречу грому приветственных криков.

Нерон, подавшись вперед, неотступно следил за армянкой. Лицо его выражало восхищение и тоску.

Текст официальной депеши, посланной из Греции в Рим.

«Сенаторам, и воинам, а также народу Рима греческий гарнизон Афин шлет свой привет!

По приказу императора Нерона генерал Гней Домищш Корбулон по прибытии на Олимпийские игры лишил себя жизни. Герой сражений на восточных рубежах Римской империи, обвиняемый в политических преступлениях, вернул себе честь тем, что пал от собственного меча.

Его последним словом было: "Аxios!" Этим словом греки приветствуют победителей Олимпиад. Корбулон своим восклицанием признал власть императора над собой и умер достойно. Знайте, что те, кто начнет говорить вам другое, лжецы, пытающиеся очернить память доблестного и искренне раскаявшегося в своих заблуждениях воина, заслуги которого вместе со всеми римлянами признает и греческий гарнизон.

Тициан Сассий Бурс,

центурион афинского гарнизона.

14 мая 819 года со дня основания Рима»-

Когда Оливия вышла из закрытой двухколесной повозки, никто из рабов не кинулся к ней. Родительский дом казался совершенно заброшенным; у дверей – ворох сухих листьев, покосившиеся ставни на окнах. И все же это был ее дом, тот самый, в котором она родилась, построенный во времена республики братом ее прапрапрадеда и считавшийся еще при цезаре Августе одним из великолепнейших римских особняков. Теперь яркое весеннее солнце немилосердно освещало старинное здание, выявляя всю снедавшую его, как болезнь, нищету.

Оливия помедлила на пороге, удрученная зрелищем. Впервые после смерти отца и осуждения братьев Юст позволил ей навестить мать. У двери висела цепь колокольчика, и молодая женщина дернула за нее, чтобы вызвать привратника, подумав о том, что когда-то необходимости в таком колокольчике не было, поскольку у входа все время дежурил принаряженный раб. Она услыхала хриплый звон, эхом отозвавшийся в доме. Потом повернулась к вознице.

– Ты загораживаешь дорогу, Иоб. Отгони колесницу к конюшням. Поговорив с матерью, я приду прямо туда.

Иоб неохотно взял в руки поводья, но подумал, что хозяйка права Улица и впрямь узковата, людям с носилками, например, мимо уже не пройти.

Как только Иоб уехал, Оливия вновь дернула за цепочку, внезапно забеспокоившись. Она уже собралась толкнуть дверь сама, но тут услыхала шаги и скрежет отодвигаемого засова.

– О-о! Да это Оливия! – промолвил древний привратник и широко распахнул дверь, чтобы гостья ступила в дом с правой ноги,- он по-прежнему верил в приметы.

– Да, Этеокл, это я.- Оливия улыбнулась, чтобы скрыть изумление. Туника старого грека была сильно потертой, сандалии расползались.

Этеокл печально вздохнул.

– Да, моя госпожа, вот оно как обернулось. Пощадили лишь тех, кто принадлежал твоей матери Всех остальных осудили вместе с твоим отцом. Всех остальных. Всех.- Он закрыл дверь и закашлялся.

Оливии показалось, что она что-то не так поняла – Ты говоришь, что пощадили только рабов матери? – В таком случае в доме почти никого не осталось, подумалось ей.

– Они выкопали какой-то закон, госпожа. Требующий уничтожать все окружение подстрекателей к мятежу, и вот…

– Это республиканский закон, но к рабам он не относится.- Голос Оливии возмущенно возвысился.- Их можно лишь продавать, но не карать! – Она бросила взгляд в сторону библиотеки, где вечерами любил засиживаться отец. Дверь открыта, пол давно не метен, вместо четырех масляных ламп мигает тусклый светильник. У нее сжалось горло.- Это варварство – осуждать рабов за проступки хозяев! Или боги отняли у императора разум? – Она знала, что это не так, но знала также, что Нерон подвержен приступам страха, толкавшим его на любую жестокость.

– Я не ведаю, госпожа Мне известно лишь, что это случилось и что никто не захотел нам помочь.

Оливия помрачнела Юст с момента ареста родных удерживал ее дома. Ей нечего было сказать старику.

– Никто не винит тебя, госпожа,- ласково произнес Этеокл и побрел в глубину старинного здания. Оливия последовала за ним, не уставая дивиться произошедшим вокруг переменам.