Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

Но это в селах и деревнях. А что происходило в городах?

Какие категории населения с наибольшей готовностью проявили свою стадную сущность при явлении сверхвождя?

В Москве из 247 тысяч тогдашнего населения осталось, по разным оценкам, от шести до пятнадцати тысяч (не считая 22,5 тысяч оставленных после Бородина раненых).

Это были:

— французы: модистки, актрисы-проститутки, гувернантки и гувернеры;

— немцы;

— евреи;

— купцы (как нам сообщают в освященных иерархией учебниках, якобы свято верившие Ростопчину и потому не вывезшие свой товар, и оставшиеся якобы потому, что решили этот свой товар сохранить);

— вырвавшиеся из тюрем преступники (и, видимо, их избежавшие заключения подельники);

— проститутки;

— разного звания пьянь;

— монашки.

Описание «проделок» этих отчетливо авторитарных категорий населения начнем с проституток. Если, как нам объясняют, купцы остались встречать французов потому, что вывезти товар заблаговременно не догадались, а полное отсутствие транспорта непосредственно перед вступлением наполеоновцев не давало возможности уйти в последний момент, то у проституток, как известно, «орудие производства» особых транспортных средств не требует. Они уйти могли.

Следовательно, причина, по которой проститутки остались в городе, психологического свойства. Их остаться тянуло. Это — первое.

Оплачиваемыми проститутками мечтают стать многие женщины, но далеко не у всякой получается довести «производительность труда» конвейера до уровня, обеспечивающего ей сытое существование. Конкуренция во все времена была огромна, и побеждали, разумеется, те, к которым активнее шла гипнабельная клиентура.

Далеко не всякому клиенту приятно предварительно многословно объяснять, когда она должна разыграть из себя «строгую» и «неприступную» герцогиню, и уж только потом приступать к мероприятию с элементами биологического взаимоотношения полов; гораздо увлекательней получать все это без предварительных вербальных наставлений. Таким образом, профессиональное преимущество есть у тех категорий проституток, которые более чувствительны к диктующему некрополю заказчика (экстрасенсы); тех, которые при всей своей жестокости послушны; и тех, кто обладает достаточными гипнотическими способностями, чтобы заставить клиента расплатиться.

Рай для проститутки — это нашествие гипнабельных мужчин.

Лучше сразу целой армии! Великой армии! Армии под руководством великого вождя, рядом с которым гипнабельность обостряется неимоверно. Это — второе.

Вспоминая отступление этой Великой армии, то, как они справляли свои естественные надобности не раздеваясь (и может быть, ради цивилизованного оправдания этого и присоединились к сверхвождю?), лишний раз убеждаешься в справедливости фрейдовской классификации индивидов: именно такие и значимы для живущих по законам стаи валабиянок вообще и профессиональных проституток в особенности.

Стоит ли удивляться, что городские проститутки в покинутой населением Москве остались?

Но каков бы ни был механизм принятого ими решения, очевидно, что поступки уличных проституток в большей мере, чем валабиянок, определяются даже не приказами, а лишь пространственными перемещениями и просто желаниями вождя, а тем более сверхвождя.

При появлении наполеоновцев проститутки и близкие к ним по психологии «энтузиастки» были активны. И — счастливы. По-своему.

Они были активны и когда наполеоновцы Москву оставляли. Они уходили вслед за Наполеоном.

Уцелевшие очевидцы писали, что у каждого оставлявшего Москву наполеоновского офицера была карета, в которой непременно сидела женщина. Нет, не пленница, а добровольная попутчица, «подруга сердца» (см. в кн.: Верещагин В. В. Наполеон I в России. Тверь: Агентство «Созвездие», 1993. С. 154). Из того, что уйти вместе с Кутузовым при хорошей погоде у них не было сил, а для ухода вслед за Наполеоном при испортившейся эти силы появились, следует, что поступки их диктовались вовсе не внешними обстоятельствами.

Женщины были не только у офицеров, но и у военных подразделений. Не отдельных солдат, а именно подразделений.

Подобно тому как во второй половине XIX века в Питере ценились проститутки преимущественно немецкого и прибалтийского происхождения, так в начале века ценились француженки. (Пьер на первом этапе своего развития, лет за несколько до 1812 года, помнится, ездил спать к француженкам, так называемым актрисам — они, действительно, кроме основного своего занятия еще и на сцене представляли.)

Естественно, что во время бегства и гибели Великой армии, из всех проституток страдания именно француженок вызывали особенно сильные эмоции у французских мемуаристов.

Эти мемуаристы поголовно исходили из той концепции (ложной), что эти, умеющие «представить» что угодно дамы, были… жертвами, а не счастливыми Великой армии добровольцами. Эта концепция, искажающая происходившее, несколько обесценивает мемуары, однако кое-что можно вычитать и между строк.

Дешевая жалость есть одно из тех чувств, посредством которых некрофилы-«внутренники» ставят в зависимость исполнителей более низкого, чем они, ранга (подробнее об этом см. в кн. «КАТАРСИС-1»). Виртуозно владеют нанизыванием на крючок жалости не только профессиональные нищие, но и проститутки, — как не вспомнить их стандартные исповеди клиенту о том, как проклятая жизнь их, бедняжек, вынудила заниматься именно этим. То, что цитируемый Labaume в своих мемуарах столь дешево жалостлив к «несчастным падшим» созданиям, показывает, что в Великой армии грабителей и убийц он оказался отнюдь не случайно.

Послушаем, что Labaume (одержимый культивируемым комплексом неполноценности, который позволял беспрестанно и безосновательно чувствовать вину перед величественной Женщиной, и, будучи некрофилом, романтизирующий и Наполеона, и самого себя, и всех своих движимых теми же чувствами попутчиков) говорит дальше про тех, кто такие вокруг себя события соорганизовывал целенаправленными усилиями: