Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая

Потом он попытался открыть глаза и долго не мог понять, получилось или нет. Голова страшно болела, боль мешала соображать, а сколько он ни хлопал веками, никакой разницы не ощущалось.

Еще немного опомнившись, он осознал, что глаза у него все-таки открыты, но вокруг царит непроглядная тьма. Такой глухой тьмы он не видел никогда в жизни. Даже в полночь в доме, где погашены все огни, через дымовик поникает немного света звезд или луны, и когда глаза привыкнут, кое-что различить можно. Здесь же не было ни малейшего проблеска света, и невольно закрадывалось опасение: а есть ли здесь хоть что-нибудь, что можно увидеть? Может быть, в этой пустоте видеть просто нечего? Конечно, если здесь нет ничего, даже света… А где нет совсем ничего? В каком-нибудь из миров, для человека не предназначенных. Для живого человека, во всяком случае. Хель… Нифльхель… Свартальвхейм…

От таких предположений Рери содрогнулся. Явилась здравая мысль: а как он туда мог попасть? Последние события в памяти отсутствовали. Смутно помнилось, что они с братом сражались в какой-то большой битве… и все. Уж не погиб ли он? И это – Хель? Темнота, холод, боль во всем теле и путаница в мыслях говорили за это, и Рери покрылся холодным потом. Не только снаружи, но даже, кажется, внутри.

Да нет, погибни он в битве, попал бы в Валгаллу и сейчас здоровался бы с отцом и даже со знаменитым Харальдом Боевым Зубом. Значит, он, вероятно, жив, только находится непонятно где.

Рери еще раз попытался пошевелиться. Руки и ноги действительно были связаны, снизу ощущалась охапка чего-то, похожего на сухой камыш. Рери перевернулся и потерся о подстилку лбом, пытаясь лучше определить, что это. Похоже, и есть камыш – старый, немного прелый, но не гнилой. Воздух был прохладен, но не так чтобы холоден, жить вполне можно. Если это, конечно, еще является жизнью…

Поблизости кто-то зашевелился и простонал, Рери сильно вздрогнул и попытался отшатнуться.

– Кто тут? – охнул кто-то рядом.

– А ты кто? – хрипло, с трудом ответил Рери. Воображение рисовало отвратительного подземного карла.

– Ты сам-то кто? – опасливо спросил смутно знакомый голос.

– Ульв, ты, что ли? – сообразил Рери.

– А ты кто? – повторил Ульв.

– Я – твой конунг, дурень. – От этого простого разговора Рери еще больше пришел в себя. – Где это мы?

– В Хель, наверное, – дрожащим голосом отозвался парень.

– Как мы сюда попали?

– Мы лезли в какую-то гору… ты первый полез, конунг, и исчез. Я пошел за тобой, хотел мужиков позвать, а тут меня кто-то за горло… И не помню больше ничего.

– Улле, это ты балабонишь? – прохрипел кто-то из темноты.

– Ты кто? – судя по голосу, Ульв чуть не подпрыгнул, хотя тоже был связан.

– Твой брат я, треска тупая!

– Ты – тупая треска?

– Ты!

– Ладно вам! – оборвал их родственную перепалку Рери. – Соображайте, где мы?

– Конунг, а мы вообще живы? – опасливо, но с надеждой поинтересовался Хравн.

– Да! – решительно ответил Рери.

Он вовсе не был так в этом уверен, но твердо помнил, что конунг никогда и нигде не должен показывать людям растерянность и неуверенность. Даже если этих людей всего двое, а находятся они все… в чем-то вроде могилы.

– Зачем, по-вашему, нас стали бы связывать, если мы покойники? – продолжал он. – Вы ведь тоже связаны?

– Да. Слава асам! Я уж было подумал, что у меня руки-ноги отнялись.

– Вот видишь, как полезно иногда подумать.

– Но что это такое? Тут кругом камень, темно, как в подземелье.

– Или в могиле, – дополнил Улле, и Рери отметил, что обстановку они оценивают одинаково.

– Нас что же это – принесли кому-то в посмертную жертву?

– А ты пошарь вокруг – найдешь покойника или нет? – предложил Рери.

– Нет, нас свартальвы утащили, – решил Улле. – Я все понял. В этой горе живут свартальвы. Ты, конунг, нашел вход в их жилье. И они утащили тебя, а потом и нас с Храффе. И теперь мы у них в плену.

– И на кой тролль мы им нужны?

– Мало ли… – Улле поежился. – Что-то мне даже не хочется об этом думать…

– А кормить нас будут? – спосил Хравн.

– Не желаю я, чтобы меня кормили свартальвы! Небось жрут всякую гадость – червяков, жуков и жаб!

– Сам ты жаба! Свартальвы едят камень, это все знают. Бабка Аса рассказывала, не помнишь, что ли?

– Да это ты вечно возле бабкиного подола отирался, а у меня были дела поважнее!

– Тише вы! – прикрикнул на них Рери.

За этой перепалкой он вдруг различил где-то неподалеку звуки – кажется, шаги! Братья испуганно умолкли, и тогда где-то неподалеку явственно послышались шаги нескольких человек… Во всяком случае, нескольких пар ног. Рери лежал на спине и благодаря этому увидел где-то наверху легкий отблеск света.

Потом раздался стук, а затем скрип. И блеск пламени неожиданно ударил в глаза, так что трое пленников невольно зажмурились. Но даже сквозь опущенные веки они чувствовали, что вокруг стало светло – появился огонь. Торопясь скорее что-то увидеть, Рери отчаянно хлопал ресницами, но огонь резал отвыкшие от света глаза и он различал лишь несколько фигур с факелами в руках. Фигуры походили на человеческие – хотя некоторые из них людям явно не принадлежали. Он ожидал увидеть свартальвов, которые ростом не более чем по пояс взрослому человеку, но эти, что с факелами, казались даже больше обычных людей. Наверное, потому, что он смотрел на них с пола.

Наконец Рери сумел открыть глаза как следует. Пришедших было трое, и вид их поразил его настолько, что все самые невероятные предположения о том, к кому и куда они попали, сразу стали, напротив, весьма правдоподобными.

Один из троицы по виду напоминал человека, но вместо кожи, одежды или шерсти его тело было сплошь покрыто блестящей желтой соломой. Большой пук соломы закрывала и лицо, отчего вид у фигуры был совершенно жуткий. Его товарищ был тоже вроде человеком, но сверху донизу увитым травой и ветками, да так плотно, будто они на нем растут.

В середине стояла девушка – маленького роста, с кудрявыми темными волосами, юная и довольно красивая, к тому же одетая в роскошное платье из какой-то блестящей материи с золотой вышивкой. На груди ее сияло золотое ожерелье, и факел, который она держала в руке, бросал яркие блики на все это великолепие. И именно потому, что никого подобного он не ожидал тут увидеть, эта дева своим видом поразила Рери даже сильнее, чем «соломенный» и «зеленый».

– Вы пришли в себя? – спросила она. – Вы живые? Вы можете идти и говорить?

Смысл ее речи Рери понял примерно, и только потом сообразил, что она говорит на языке франков, который он, после общения с сеньором Ангильрамом и Херибертом, начал понемногу разбирать. Поэтому он кивнул и сказал «да» на этом самом языке.