Гибель богов - Иван Апраксин

Кому сколько достанется – это ключевой вопрос. От него зависит очень многое, включая благополучное возвращение ратей из похода. Обиженные могут убить князя, а могут смертельно передраться между собой…

Меня ждали – это было ясно. Над лагерем тянуло дымом от множества костров, на которых готовилась пища, и плыл гул от полутора тысяч голосов. Лица Свенельда, Добрыни, Овтая и Аскольда были напряжены – они тоже ждали, с чем приехал из Корсуни великий князь киевский.

Любава в своем пышном наряде лазорево-голубого цвета, в изящной шапочке на убранных волосах и епископ Анастат вышли из повозки, в которой изрядно натряслись за короткое время пути – рессор и шин не имелось, а повозка ехала по степным буеракам. Они встали рядом, а я взобрался на повозку, чтобы меня хорошо видели и слышали.

Я собирался сказать людям важные вещи. Настолько важные, что один лишь я до конца осознавал, в какой степени сказанное мною сейчас перевернет жизнь этих людей и их потомков.

Впрочем, еще Анастат понимал, но от него теперь мало что зависело – свою роль в истории он уже сыграл.

Весть о том, что великий князь собирается говорить, мгновенно облетела весь лагерь. Толпа вооруженных людей окружила повозку в плотное кольцо. Я видел полян и русов – бритых, в белых рубахах, а рядом с ними муромских воинов с волосами, заплетенными в косички, и финнов из новгородской земли, приведенных Добрыней, – кудлатых, в овчинных тулупах зимой и летом…

Все это были отважные воины, неустрашимые в бою и жестокие в победе. Мне предстояло перевернуть жизнь и будущее этих людей.

Я смотрел в эти бородатые обветренные лица, в устремленные на меня глаза, и никакой любви к себе там не видел. Не за что этим людям любить меня – киевского князя, который пока что не сделал им ничего плохого или хорошего. Будут они любить меня или нет, зависит от того, понравится ли им то, что я собираюсь сказать.

– Воины, – начал я, откашлявшись. – Братья! Мы пришли сюда и победили! Корсунь сдалась нам, потому что мы оказались сильнее. Да, сильнее, хитрее, мужественнее!

Свою речь я обдумывал заранее, но все равно был недоволен почти каждым словом, вылетавшим из моих уст. В медицинском институте не учат риторике, и говорить речи перед толпой я не мастер. Впрочем, в каком учебном заведении учат тому, что князь должен говорить своей дружине и союзным ратям? Нет такой учебной дисциплины…

Правда, никто тут и не ожидал от меня ораторского искусства. Все напряженно вслушивались в мои слова совсем для другого.

И я не обманул их ожиданий. Нет, не обманул, уж я постарался.

– Вот выкуп, полученный нами от Корсуни, – прокричал я, картинно указав рукой на воз с серебром и корзины золота, охраняемые вставшими в круг воинами. – Моя доля, как великого князя киевского, – четвертая часть от всего. Это правда? Это справедливо? Это по правилам?

Да, это было по старинным правилам. Это было освящено давней традицией. Можно было ворчать или тихо возмущаться, но великий князь всегда брал себе четвертую часть всего.

– Я отказываюсь от своей доли, – громко крикнул я, стараясь, чтобы меня хорошо услышали даже в задних рядах. Нужно было произвести впечатление, и я его добился. – Свою долю я целиком отдаю вам, мои воины, мои братья, мои друзья по оружию! Великий князь не нуждается в доле от добычи! Моя добыча – слава киевского престола!

Не до всех дошло сразу…

Кто-то не понимал славянского языка, а кто-то стоял далеко и плохо слышал. Зато когда все убедились, что поняли правильно, над крымской землей и над волнами Черного моря, набегающими на галечный берег, пронесся восторженный рев.

Теперь весть о бескорыстии князя Владимира и о том, что для него слава дороже золота, пронесется по всем краям земли. Всю свою долю отдал, не пожадничал, от старинного права отказался. Да за такого князя любой воин пойдет в огонь и в воду!

Пора было переходить к более неприятным вещам…

Толпа шумела, воины переговаривались, обсуждая неслыханный поступок князя, лица вокруг меня улыбались.

– Мы возьмем себе не только богатства греков, – заявил я. – Мы покорили их и возьмем у них все: золото, серебро, драгоценности. Вот они, перед вами! А еще мы возьмем у них их веру. У греков есть сильный Бог – мощный и крепкий! Надежный истинный Бог, и мы тоже заберем Его себе! Греческий Бог будет нашим Богом!

Эта логика была понятна воинам. Победить врага и забрать у него все, включая богов. Или одного Бога, какая разница?

На самом деле разница есть, и огромная. Но незачем было сейчас останавливать на ней внимание моих слушателей. Незачем утомлять суровых воинов религиозными вопросами. Пусть они крестятся, а потом уж священники позаботятся о том, чтобы в их головах постепенно все встало на свои места, как надо.

По-другому я действовать не мог. Не начать же мне прямо здесь и сейчас проповедовать своим войскам! Они попросту не стали бы меня слушать. И епископа Анастата не стали бы слушать, потому что он – представитель побежденных, а значит – не авторитет.

Впрочем, напрасно я так напрягался. Собравшихся куда больше интересовало, как будет проходить дележка богатой добычи, а совсем не религия. К тому же они не понимали, что несет в себе христианство, как оно перевернет всю их жизнь. Даже внимательно слушавшие меня не осознали судьбоносной важности сказанного. Ну возьмем себе греческого Бога. Будет одним Богом больше, никаких проблем. Были Перун, Чернобог, Велес, Мокошь, Вирява, а будет еще и греческий Бог в придачу…

Конечно, потом они поймут, что греческий Бог, и Сын Его Иисус Христос-Спаситель, и Дух Святой – отменяют всех остальных богов, не могут сосуществовать рядом с ними. Либо языческие идолы, либо Святая Троица.

Но не мне предстояло объяснять это. Потом это сделают другие. А мне было важно осуществить переход в новую эру – христианскую. Затолкать туда Киевскую Русь, а там уж она без меня сама разберется. Строго говоря, мне было нужно выиграть первый этап!

И я выиграл его! Если Нечто Неведомое перебросило меня в Древнюю Русь именно за этим, то я выполнил то, что на меня возлагалось.

Толпа воинов выслушала меня молча, и я не услышал криков возмущения. Оглянувшись на своих ближайших соратников, я заметил, что и они стоят спокойно. Видимо, подобно прочим, он не были сильны в богословии и не понимали, что только что на их глазах произошел коренной перелом в истории их родины.

Теперь мне уже можно было чуть расслабиться и позаботиться об устройстве собственной судьбы.

– Византийское царство теперь увидело нашу силу! – закричал я. – Мы стали вровень с византийским императором, и в знак этого, в скрепление нашего союза, я решил взять в жены греческую принцессу Анну!

С этими словами я обернулся и позвал Любаву, стоявшую рядом с моей импровизированной трибуной.

До этого я не сообщал ей о своих планах, так что услышанное стало для нее поразительной новостью. Но я недаром всегда надеялся на свою Сероглазку – она не упала в обморок и не потеряла самообладания.